Сибирские огни, 1965, №6
Мария Александровна прошла сквозь строй попрошаек, не задер живаясь. Не от скупости, которая была незнакома ей. Наоборот, все ее знали доброй и отзывчивой. В другое время тоже подала бы милостыню сирым и обездоленным. Но теперь... Сегодня ей казалось, что все подаю щие просят молиться за упокой. А она думала о младшем сыне: как бы и с ним не случилось беды... Выросла Мария Александровна не в богомольной семье. Ее отец не был религиозным. И в замужестве, когда жила в Симбирске, редко посещала церковь, только по большим праздникам да и то уступая Илье Николаевичу, считавшемуся, в силу своего служебного положения, с мнением людей своего круга. Ей вспомнилось, как Володя в шестнадцать лет сбросил с шеи крест. Сказал: «Не обижайся, мамочка. Не могу я верить в поповскую выдумку». И она постепенно, после многочисленных и страшных уда ров, которые на нее обрушила неумолимая судьба, почувствовала, что Володя прав. Но далеко не сразу сказала это себе. Накануне жуткой казни, придя к Ане в тюрьму, попросила дочь,- «Молись за Сашу». И са ма молилась. А потом спрашивала перед образами: «За что его?.. Под нял руку на царя?.. Но ведь есть же страны без монархов. И Россия могла бы жить...» Митю не осуждала за то, что он в передний угол своей комнаты поместил не икону, а человеческий череп. Это символич но. Труд людей, что жили до нас, достоин преклонения. И она, даже про себя, перестала читать молитвы. Много лет не переступала церковного порога. А сегодня... Икону Иверской богоматери считают чудотворной. Она, Мария Ульянова, вдова директора народных училищ, не верит в чудеса. А вот идет в часовню, и сама не знает зачем. На первой ступеньке низенькой паперти она приостановилась. По обе стороны вереницами шли богомольцы, задевали ее за плечи, и она тоже вошла в часовню. Там было жарко и душно. К ладану примешивался терпкий запах дымного нагара свечных фитилей. Все, толкаясь локтями, крестились, все доставали деньги. Свечей перед иконой всё прибавлялось и прибавлялось. И Мария Александ ровна тоже раскрыла ридикюль... Впереди потный священник, неуклюжий в своей золоченой ризе, обвитый сизыми струями дыма, горланил, широко открывая рот: — При-и-идите-е и пока-айтеся-а... рабы божии-и-и... Ему вторил толстый дьякон. В двух углах беспрерывно звенели монеты, опускаемые в прико ванные кружки. А среди молящихся медленно передвигался тучный ста рик в черном кафтане и, встряхивая кружкой, тяжелой от монет, без застенчиво требовал: — Жертвуйте, православные, от щедрот своих. Жертвуйте! Жерт вуйте! Мария Александровна удушливо закашлялась, провела рукой по шее, по груди и, позабыв о свечке и об открытом ридикюле, вышла из часовни. До Собачьей площадки шла пешком, мысленно повторяя: «Володя прав. Прав». Дочери встретили её в передней. — Ты, мамочка, бледна сегодня,— встревожилась Аня.— Волнова лась много? — Даже в глазах усталость,— сказала Маняша.— Иди отдохни, пока накрывается обед.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2