Сибирские огни, 1965, №6
Мать напомнила ему о гимнастике. Ее отец Александр Бланк слыл хорошим врачом. Он считал, что человек должен закалять себя. И нрав ственно и физически. Да и Володя настоятельно рекомендует. По своему опыту... — Что, что пишет Володя? — Он советует тебе применять довольно удобный, хотя и смехо творный,— так у него и сказано,— гимнастический прием: пятьдесят земных поклонов! Ты не смейся. Это важно. Только обязательно подряд. И еще одно непременное условие: не сгибая ног, доставать руками пол. Будешь делать? — Попробую,— улыбнулся Митя. — Нет, ты возьми за правило.— Мать наставительно приподняла указательный палец правой руки,— Для тебя пример... — Ладно. Напиши от меня спасибо. С Таганки Мария Александровна возвращалась на конке, думала о детях, о их судьбе. Когда они были маленькие, не проходило дня без тревог: то Саша простудился, то у Ольги пропал аппетит, то у Володи износились ботинки, то Аня вдруг охладела к музыке... Думалось: вы растут— можно будет спокойно отдохнуть. А забот и тревог прибавилось. Наваливалась одна беда за другой... После гибели Саши купила именьице — хутор Алакаевка. Там бы ло восемьдесят две десятины пашни и лугов, старый запущенный сад, мельница с большим прудом... Наивно надеялась: Володя «сядет на землю», увлечется сельским хозяйством. И другие дети тоже... Но в первое же лето поняла, что ошиблась. У Володи даже к лошадям не бы ло пристрастия: верховой езды не любил и запряженной лошадью пра вить не научился. Мельницу сдали в аренду, земля пустовала, и ее на чали бесплатно отдавать крестьянам. Сосед-помещик Данненберг стал упрекать; они, Ульяновы, дескать, развращают мужиков. Те, чего доброго, начнут у него отнимать землю, бунт затеют. Однажды спор разгорелся на меже, и Володя бросил соседу в лицо: «Не вечно вы будете помещиками, и ваши дубовые стражники — столбы на гранях — не вечно будут стоять». Данненберг пожаловался предво дителю дворянства, донес полиции, и на хуторе появился урядник... Как дача, Алакаевка была хороша, но и от этого пришлось отка заться. Хутор продали. Не для ее детей такие глухие уголки. Всех потя нуло— в Петербург, в Москву, в университеты, на Высшие женские курсы. Они же — дети Ильи Николаевича, интеллигентного человека, деятеля народного просвещения. И они не могут мириться с ужасными полицейскими порядками, с дикой несправедливостью и произволом. У них — своя, верная дорога. Только трудная и опасная... Мария Александровна, глубоко вздохнув, повторила: «Очень опасная. Оттого и болит сердце». У Охотного ряда она вдруг решила сойти с конки. Всё еще груст ная, медленно прошла мимо лавок с дичью, с битей домашней птицей, с подушками и перинами. На углу повернула налево, в сторону Крас ной площади. Впереди, на узеньком проходе, между Историческим му зеем и городской управой стояла часовенка Иверской божьей матери. Сквозь продолговатые окна было видно — перед иконостасом горят свечи. На всю округу пахнет ладаном и теплым воском. На маленькой паперти и даже на заснеженной мостовой сидят юродивые, протяги вают руки за милостыней. И никто не проходит мимо, чтобы не пере креститься, глядя на золоченый крест часовенки И все подают нищим монетки.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2