Сибирские огни, 1965, №5
На крыльце показался пономарь. Спускаясь по лесенке, махал ру кой учителю: — Виссарион Иллиодорович! Отец Иван тебя кличет. — Взяв вож жи, прищелкнул языком и кивнул на дом, где задержался причт. — Иди, угостись. Стародубцев поправил картуз и, перепрыгивая через лужицы, побе жал к дому. Владимир Ильич, провожая учителя колючим взглядом, покачал го ловой: «Сеятелем называется!..» И пошел к Сосипатычу, поджидавшему его впереди. Дом Зырянова содрогался от шума и гама. На хозяйской половине надрывалась хриплая гармошка. Заливисто хохотали бабы, кричали мужики. Лиственничный пол звенел от топота. Во дворе упал навзничь, широко раскинув руки, мужик в разорван ной рубахе. Варламовна, видимо, самая трезвая, но тоже едва держав шаяся на ногах, из ведра лила колодезную воду на его лохматую голову. Увидев постояльца, она оставила пьяного и, указав глазами на дальнее крыльцо, по которому можно было войти прямо в горницу, сказала: — Двери не заперты... А нас звиняйте: Миколу святителя чтим. На столе был накрыт праздничный завтрак: пироги с ливером, с груздями, шаньги и ножка поросенка. Тут же стоял ковш буроватого пе нистого пития. Пахло медом и хмелем. Владимир Ильич переоделся, умылся в маленькой прихожей и сел за стол. Из ковша отлил себе в стакан и, как вино, попробовал малень кими глотками. Медовуха была сладкой и чем-то напоминала мускат. Но крепостью могла поспорить с любой наливкой. Сибирский спотыкач! С такого немудрено запеть! Недопитое отставил в сторону. Пусть не обижается хозяйка... Вот самарское пиво выпил бы с удовольствием. Позавтракав, взял томик Гейне, изданный в Лейпциге на немецком языке, и вышел из дома. Под берегом Шушенки он сел на бревно, принесенное откуда-то из леса вешней водой. Вот так же в Симбирске неподалеку от их дома неторопливо текла Свияга, куда все они, три брата, каждый летний день ходили купаться. Много раз вдвоем с Сашей сиживали на берегу... Часто брали лодку и уезжали на середину Волги. Там клали весла, и лодка тихо-тихо плыла вниз по неоглядной шири. На вечерней заре Волга меняла окраску: то переливалась серебром, то становилась сиреневой, то багровой. Где-то возникала песня, вероят но на такой же лодке, и расстилалась далеко-далеко. И они подхватывали: Вниз по^ матушке по Волге, По широкому раздолью... А лодка все качалась и качалась на легкой волне. Иногда Саша начинал читать стихи, чаще всего из Гейне, на род ном языке поэта... Быть может, он вспомнил родную Волгу, когда за несколько дней до своей страшной кончины попросил доставить в камеру томик. — Говорят, вот такой же... Задумчивый взгляд опустился на обложку, золотистую, как осенняя листва.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2