Сибирские огни, 1965, №5

— Учитель?! Какая дружба! — Завсегда с батюшкой! И на клиросе поет... Мужик с лукошком остановился у телеги. Полог уже был откинут. В ящиках лежали шаньги, какие-то пироги, в кадках — комки топленого масла и прошлогоднего меда. Но больше всего было яиц. В одной корзи­ не бурые, крашенные луковым пером, в другой — желтые. Как видно, остатки от пасхи. А в лукошке у мужика были белые, и приемщик обра­ довался, но, на всякий случай, переспросил: — Не вареные? — Свеженькие! — А то нанесли вон пасхальных... Не сегодня—-завтра совсем протух­ нут. Хоть свиньям выбрасывай! Ну, давай свеженькие вот сюда. — Он подошел к противоположному борту телеги и стал перекладывать яйца из лукошка в корзину. — Одна пара, другая... пятая, шестая.... — Здравствуйте! — Владимир Ильич остановился рядом, склонил набок крупную голову и, лукаво прищурив левый глаз, спросил: — При­ нимаете благоподаяние? — Ах, зачем вы — под руку?! Со счету сбился... — Приемщик кив­ нул крестьянину. — Клади уж так. Все равно пересчитывать. — Извините, пожалуйста... Хотел с вами поговорить. Я — полити­ ческий ссыльный. Моя фамилия — Ульянов. — Стародубцев, — настороженно отозвался учитель, вяло пожимая протянутую руку. Он уже был изрядно навеселе. — Арифметикой занимаетесь? Дело, я вижу, нехитрое. Пока одно действие, да и то самое простое — сложение. — Будет и другое действие — деление, — ответил Стародубцев, не зная, как держать себя в разговоре с хитровато-шутливым «политиком». — Во дворе отца Ивана... — Смотрите, математик, как бы вас не обделили. — Я так... По дружескому расположению к пастырю. Пономарь нетерпеливо посматривал на дом, где задержался причт, а потом, не вытерпев, сунул вожжи Стародубцеву и, облизывая губы, побежал к крыльцу. «Ученье — свет, неученье — тьма», — вспомнил Владимир Ильич, поворачиваясь к учителю, отошедшему к передку телеги. — «Вот он — свет!» Спросил: заведует ли собеседник местной школой или просто ря­ довой учитель? — Все тут! Един, яко перст! И школы нет. По чужим домам ходим... Нынче нам повезло — всю зиму занимались у Симона Афанасьевича в малухе. И пустил даром. Даже со своими дровами. — Ну, а этот Симон, конечно, богатый мужик? И у него свои дети- школьники? Сколько же у вас всего воспитанников? Одиннадцать?! Ма­ ло. Очень мало для такого села... А, скажите, разве общество не могло бы построить школу? Сами крестьяне, своими силами? — Кому это нужно? И кто соизволение даст? — Учитель покачал головой, а потом, вспомнив, что перед ним «политик», строгим голосом повторил чьи-то слова: — Порядок есть порядок! И закон. — Н-да. Закон! Вроде здешней поскотины: ее не перешагнешь. Так? А Симону школа, понятно, не нужна. Он своих детей и в малухе выучит. — Обещает опять пустить на всю зиму. — А вы, простите, где учились? В семинарии? Ваш отец — деревен­ ский священник? — Угадали! Между прочим, на отца Ивана походит... Мне совето­ вал: «Брось пустую затею — иди в попы!» А я — за «разумное, доброе, вечное». В сеятели пошел! А теперь каюсь... В рясе я не знал бы горя. И жена звалась бы ма-ату-у-шкой.