Сибирские огни, 1965, №5
Потом он плеснул ковш воды на раскаленную каменку, взобрался на высокий полок и начал отчаянно хлестать себя горячим- веником. Мо крые листья, отрываясь, устилали собою доски. Владимир Ильич парился, сидя на лавочке. — Поддайте еще разок! — крикнул ему Зырянов, не переставая хлестаться. — Эх, ладно!.. Эх, добро!.. Подымайтесь ко мне. Места хватит. — Ой, нет! С меня достаточно. — А мне ишшо!.. Ишшо!.. Камни уже не шипели, и Владимир Ильич сказал: — Мало пару останется. — Ничего, — ответил Зырянов. — Не замерзнут бабы. А большой- то жар, слышь...— Ох, ох, славно!.. Завсегда, слышь, мужики сымают. Владимир Ильич, облившись теплой водой, вышел в предбанник: «У Варламовны и такой сынок!.. И это с первого взгляда... А если с ним, как говорится, пуд соли съесть?.. Каким он покажет себя завтра?.. И сколько этаких «общинников» в деревне!..» В дальней горнице был освобожден от книг уголок стола, и тут на крыт для постояльца ужин: жареная картошка» тертая редька с пахучим конопляным маслом и луком, кринка молока. После ужина снова вошел Зырянов, босой, в новых штанах из по лосатого холста, в новой рубахе с расстегнутым воротом. Лоб, щеки и грудь у него все еще были раскалены, хрящеватые уши от банного жа ра налились кровью, как петушиные гребешки. От него пахло хмельной медовухой, и язык уже не знал удержу: — Давеча там помянули вы про мое имя. Дескать, светлое. Верно, ни у кого больше нет такого. Писарь говорит, во всей волости. И в гу бернии штоисть не слышно. Только у меня! А я не знаю, откуда оно вы копано. Где мой святой? В маленьких святцах люди не находят. И отец Иван такой молебен не может сыскать. — В святцах имя есть. Но произошло оно, — в уголках губ Вла димира Ильича заиграла озорная улыбка, — от одного из греческих богов. Аполлон — бог красоты, пения, музыки. — Да неужто правда?! — От такой неожиданности Зырянов зака чался, будто его пошатнуло ветром.—-Микола-батюшка — святитель, Илья — пророк, Иван -— апостол, Катерина — великомученица... Нет, ни какая моя Катька, — захохотав, махнул рукой, длинной и тяжелой, буд то кувалда, — никакая не мученица. А я... Аполлошка — бог! Правда? В книгах написано? Мать... -— Спохватившись, поправился: — Язви его! Ply и придумал дедко имечко... Заметив на стене между окон барометр, Зырянов приник кинему и, промигиваясь, долго всматривался в неподвижную стрелку. Нейдут ча сы! Знать, хозяин забыл пружину завести... Владимир Ильич пояснил: этот маленький прибор предсказывает погоду. — Эта... — Зырянов, засмеялся и указал пальцем, — эта штукови на погоду ворожит?! Чудно. Как же она? Черти пособляют? — Просто, атмосферное, ну, скажем, воздушное, давление. Только и всего. — Владимир Ильич постучал указательным пальцем по стеклу барометра и взглянул на цифры. — Завтра будет ясная погода, сухая. — Ни дожжа, ни ветра?.. Врет машинка! Погода завсегда с ветром, с дожжом, со снегом. — Это зовется непогодой. А завтра будет вёдро. — Ну, так бы и говорил. А то: «погода-а», — Зырянов, еще больше захмелев, перешел на «ты».— Путает твоя машинка. И ни к чему она в домашности. У Пестри спроси, у моего кобеля, он лучше скажет. — Да? Чует заранее?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2