Сибирские огни, 1965, №5

границей, за которой исчезает художе­ ственное исследование. Последнее обстоятельство мало спо­ собствует раскрытию оригинального ми­ ра даже таких лиц, как ведущий герой романа Клим Бугров. Это юноша чест­ ный и прямой, влюбленный в романтику революции, мечтающий отправиться на далекую Яву, чтобы помочь освободи­ тельной борьбе. Он человек решитель­ ный, неспособный на подлость. Все это так. Но образ его — не столько, пожа­ луй, исследование характера, сколько психологическое подтверждение страст­ ности его чувств, их романтической масштабности и исключительности. В самом деле. Вот Клим в чрезвычай­ но драматический момент после допроса у Шутова: «Он бросился на скамейку, прижался к ее деревянной груди. Ах, ес­ ли бы он умел плакать! Если бы все внутри не было выжжено, как Сахара!» Вот Клим в минуты решающего объяс­ нения с Кирой: «Он повторял ее имя, как заклятие. Он не знал, слышит ли она его. Он говорил почти без связи и без смысла — потому что молчание было хуже, потому что надо было вытянуть, спасти ее' из той тьмы, в которую она опускалась все глубже». Или еще — Клим после отвергнутой им попытки к самоубийству: «Бы л восторг прозрения, и не было ни слов, ни мыслей». Все эти «красивости», эти мелодраматические штампы — «выжжено, как Сахара», имя, «как заклятие» и т. д., быть может, по первости и производят впечатление, но едва ли помогают глубже понять ге­ роя, оказавшегося в действительно слож­ ных обстоятельствах. Разумеется, можно пользоваться прие­ мами романтической литературы, но нужно всегда помнить, что они нужны не сами по себе, а для раскрытия сути характера героя, духовно возмужавше­ го в нелегкое для страны время. А во всем ли, полностью ли убедите­ лен для читателя образ Клима Бугро­ ва? Да, он немало пережил. Он видел, что не все живут так, как его школьный то­ варищ, внук дипломата Игорь Турбинин — скептик и эрудит. Клим бывал в се­ мье Лапочкина, там жили в маленькой комнате шесть живых душ —•дети вме­ сте с больной туберкулезом матерью, они делали бумажные цветы, потому что надо было как-то жить. Клим узнал, как трудно складывалась жизнь Егоро­ ва, который продавал на рынке продо­ вольственные карточки... Бугров узнал, наконец, самую страшную правду: его несправедливо арестованный отец был честен и прав. К чему же все это привело героя, как он изменился? В завершающей сцене романа, где герой идет навстречу подни­ мающемуся солнцу, мы узнаем, что Клим намерен пойти по пути отца. Но мы не можем представить, как это прои­ зойдет, ибо даже после своей сатириче­ ской пьесы, после допроса у Шутова Бугров остался все тем же книжно-ро­ мантическим «мудрецом и поэтом», для которого важно «сокрушать ядовитого Зенона, кидаться в атаку на кислого скептика Юма и считать хитроумнейше­ го епископа Беркли своим личным вра­ гом». При этом романтическая, взятая напрокат у Эдмонда Ростана, одежда оказывается ярче реального движения характера, поэтому при упоминании Кли­ ма и его друзей в нашем сознании воз­ никает песенка Сирано де Бержерака, много раз повторенная в романе: «Доро­ гу, дорогу гасконцам! Мы — южного не­ ба сыны! Мы все под полуденным солн­ цем и с солнцем в крови рождены!» Слова этой песни замечательны. А мы хотим не ссылки на литературный образ веселого, отважного, неунываю­ щего гасконца — мы хотим видеть в Бугрове реального человека драматиче­ ской судьбы, жившего отнюдь не во вре­ мена блестящих сражений на рапирах. Вспомним в этой связи хотя бы недавно изданные дневники Всеволода Багриц­ кого. В записях, очень искренних, очень правдивых, все гораздо проще и суро­ вее, чем в блистающем книжной эруди­ цией романе Ю. Герта. Нужно ли говорить, что романтиче­ ская заданность любимого автором героя ведет к такой же заданности его антипо­ да. На смену романтике здесь приходит сатира. Целая галерея лиц выведена, например, на заседании райкома комсо­ мола, где члены клуба имени Кампанел- лы подвергаются необоснованному поли­ тическому разносу и проработке. Здесь и толстенький молодой человек — «пин­ гвин», которому заранее известен исход заседания («осудить»), здесь присяжный оратор Хорошилова, готовая разносить кого угодно, если этого требует началь­ ство. Наконец, здесь сам секретарь Ев ­ гений Карпухин. Для него дорога не ис­ тина, а его секретарское кресло. Все это страшные люди, лишенные чести и сове­ сти. Именно такими хочет показать их Ю. Герт. Однако нам почему-то не страшно. Не потому ли, что многих из них мы узнаем неглубоко, что автор обыгрывает отдельные сатирические де­ тали их портрета (например, подбородок Карпухина, которым «удобно забивать гвозди» или «гранитный подбородок» еще более высокого начальства — това­ рища Кичигина), но не раскрывает мно­ гомерно этих людей. Как и романтическое приподнимание, добавление «гасконских» черт, так и пре­ вращение героя в простую мишень для сатирических стрел придают ему совер­ шенно ненужную в данном случае одно­ сторонность, лишают объемности и, ко­ нечно же, лишают рембрандтовских су­ ровых красок, так необходимых при изо­ бражении трагической правды, связан­ ной с культом личности.