Сибирские огни, 1965, №5

Приложился щетинистой щекой к ложу винтовки, выстрелил. Пулемет захлеб­ нулся. — Ух, здорово! — не выдержал Митька. И тоже высунулся поглядеть. — Эг што! — сказал усатый. — На лету белку в глаз... И не договорил. Кинулся к сыну сво­ ему Митьке, обнял его, застыл. А Мить­ ка уже не видел его. Ничего уже не ви­ дел Митька. Тяжело сползал с рук от­ ца, остекленевшие глаза удивленно смотрели на рыжеватые усы старого солдата, а от виска по бледной щеке текла густая дорожка крови. — Митька! — хрипло выдохнул сол­ дат. И снял с головы каску. Потом опу­ стил сына на землю, стал перед ним на колени. Молчал. Ох, как долго молчал. Уже разгорелся бой, дымилась земля, снаряды рвали ее в клочья, гарь ползла по окопам и траншеям, а солдат все стоял на коленях, недвижимый, как па­ мятник сыну. Мы тоже молчали. Шолохов склонил­ ся над убитым парнем, взял его руку в свои ладони, крепко сжал ее, словно хо­ тел все тепло свое отдать уже холодею­ щему телу. О чем он думал сейчас, что чувствовал, что видел за этой смертью? Лицо его вдруг посерело, на висках взбухли бугорки вен, а в глазах было столько муки, будто он вобрал в себя ве­ ликое горе тысяч вот таких отцов, как этот солдат-сибиряк... Рота пошла в атаку. Сибиряк накло­ нился над сыном, губами прижался к его лбу, сказал чуть слышно: — Прощай, Митька. Вернусь — по­ хороню. И через минуту смешался с цепью атакующих. Я поднял с земли книжонку, забытую сибиряком, передал ее Михаилу Алек­ сандровичу. Он несколько мгновений держал ее в руках, потом вытащил из кармана ручку и написал на титульном листе: Брату моему. Мих. Шолохов. 1943. И бережно положил ее рядом с Мить*- кой. * * * Редко на долю человека выпадает та­ кое счастье, когда еще при жизни все, что дорого ему, чем он живет, что окру­ жает его, становится дорогим и близ­ ким тысячам и тысячам людей. Загля­ нет на Донщину уральский сталевар, приедет закутанный в свой башлык сван, взглянет на наши скуповатые степи финн из Хельсинки — и каждый вдруг ощутит необыкновенное волнение, буд­ то вернулся он на давно покинутую, но не забытую сердцем родину... Редкие перелески, буераки, заросшие колючим терновником, зеленеющие, как островки в море, левады, холмики с бес­ смертниками... Холмики... Чем ближе к Дону, тем больше их рассыпано по сте­ пи, едва заметных, похожих на давние, почти начисто стертые злыми ветрами могилки. Сядь на один из них, закрой глаза — И ТЫ УВИДИШЬ: СГОрбИВШИЙСЯ ОТ ЛЮТОГО- горя стоит рядом с тобой Григорий Ме­ лехов, душевные муки пошатывают его- из стороны в сторону, а над ним — по­ черневшее солнце. И казачья шашка ва­ ляется у его ног, та самая шашка, кото­ рой он вырыл могилу для своей А к ­ синьи... Брат он тебе, что ли, Гришка Меле­ хов, или кровная дружба спаяла тебя с ним, что его горе входит в твое сердце, что бледнеешь ты и не можешь уйти от воспоминаний?.. Угрюмо глядишь под ноги и дума­ ешь: «Вот по этой самой дороге и вез Давыдов свою Варюху-горюху, мечтал о ее счастливой жизни и не знал, что скоро и для Варюхи почернеет солнце, как когда-то почернело оно для Гришки Мелехова... А не под тем ли вон стогом испрев- шей соломы всю долгую ночь дед Щу- карь дрожал от страха, боясь, как бы не заползла под его латанную-перелатанную- рубаху гадюка?..