Сибирские огни, 1965, №5
— Ты здесь? Я-то думал, неужели Юра один? А я вот изсанаториясбежал. Не говорите никому, что меня видели. Никто не знает. — Зачем же ты сбежал? Ведь тебя там лечили! — Э, тюряга! — он махнул рукой. — Чего меня лечить? Я здоров. А вы куда собрались? — В Крым. — Прямо отсюда? — он засмеялся высоким звонким смехом, пригладил обеими руками волосы. — Я с вами! Возьмете? — и опять что-то озорное мельк нуло во всем его облике, он стал похож на огромного мальчишку. А потом он зашел к нам 17 августа, поздравить Сашку с днем рождения. Они сидели с Юрием Николаевичем на террасе, ели арбуз и разговаривали так, как разговаривают очень близкие люди, перескакивая с одного предмета на дру гой и понимая друг друга с полуслова. И в разговор о сегодняшних днях вплета лись воспоминания о двадцатых годах, о лете, проведенном в Сокольниках, о мо лодости, о друзьях. — Почему ты не кончаешь «Последний из удэге»? — спросил Юрий Ни колаевич. Саша нахмурился и сказал с раздражением: — Да ты что, думаешь, что я скоро умру, что ли? Вот кончу «Черную ме таллургию» и допишу «Удэге»... Мы пошли провожать его и долго бродили по темным неосвещенным пере делкинским аллеям, никак не могли расстаться. И вот я слышу в трубке его встревоженный и заботливый, глуховатый голос: — Лида, что случилось? Инфаркт? — Инфаркта нет, но состояние тяжелое. — Дай мне его к телефону. — Нельзя. — Почему нельзя, позови, ведь инфаркта нет! — Нельзя. — Может, нужна больница? — В больницу не отдам. — В общем-то правильно. На днях заеду. Прочти ему «Литературку», я там о нем написал, ему будет приятно... Заехать Фадееву так и не пришлось, через два дня его самого отправили в больницу с очередным приступом печени. А наутро вышел номер «Литературной газеты», в котором была напечатана статья А. Фадеева, где он рассказывал о сво ей литературной молодости и с благодарностью вспоминал, как принес в журнал «Молодая гвардия» первую, еще весьма несовершенную повесть «Разлив» и по пала она в «добрые руки Либединского». Осень и зима проходили в непрестанной тревоге, болезнь то отступала, то на валивалась вновь. В декабре, выйдя из больницы, Саша позвонил нам. На этот раз Юрий Николаевич смог подойти к телефону. Саша подробно расспросил о здоровье и вдруг сказал: — Смотри, не доводи себя до инфаркта. Надо беречься, ведь мы стали старые... Старые! Раньше они не говорили так о себе, да они и не были никогда ста рыми, люди этого прекрасного благородного поколения. Фадеев рассказал Юрию Николаевичу, что у него был И. С. Макарьев, литературный критик, несправед ливо осужденный и вновь вернувшийся после 17-летнего отсутствия. Он говорил о мужественном поведении Макарьева в ссылке и, как всегда, когда говорил хо рошее о людях, радовался, и в его голосе слышались слезы. В начале 1956 года вышли, наконец, после двадцатилетнего перерыва, из печати повести Юрия Николаевича «Неделя» и «Комиссары». И, конечно, один из первых экземпляров был послан Фадееву в больницу. В скором времени от не го пришло письмо. Оно было напечатано на машинке, а внизу приписано его яс ным почерком: 10. «Сибирские огни» № 5.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2