Сибирские огни, 1965, №5

— Для того, чтобы вдохновенно перевести на еврейский язык «Слово о пол­ ку Игореве», нужно было породниться и побрататься с крестьянами русскими в подвигах и в испытаниях, в общей нелегкой судьбе... Заложив руки за спину, он ходит по комнате. — Будем ложиться спать? Как говорил один из героев Бабеля: «Двойра, делай ночь!» — он шутит, но нам не весело. Юрий Николаевич подходит к письменному столу, перекладывает рукописи „ приводит в порядок стол для утренней работы: — Надо бы с Сашей повидаться. Может, он посоветовал бы что. Трудно ему сейчас приходится. Считается, он — власть, все может. Через некоторое время мы встречаемся с Фадеевым в доме наших общих друзей. Саша много пьет, но не пьянеет, держится чопорно и отчужденно. — Саша, встретиться надо бы, поговорить... — Видеть тебя всегда рад, — ласково отвечает Саша и отводит взгляд. — А говорить сейчас лучше всего о погоде. Февраль на носу, а снегу мало... И все же говорить только о погоде невозможно. Кто-то из присутствующих спрашивает: — Саша, ты не хочешь отвечать на наши вопросы. Так вот, скажи, если бь* тебя посадили и объявили врагом народа, что бы ты сделал? Фадеев багровеет, в синих глазах его — холодная твердость. — А я бы и стал врагом того, кто меня посадил! — с неожиданной зло­ стью говорит он. 7 Рецензии, статьи, чтение чужих рукописей, редактура, переводы, заседа­ ния, собрания... А заветные пагши с материалами для второй книги «Горы и лю­ ди» так и лежат завязанными в изголовье тахты и не покрываются пылью только потому, что я каждый день обтираю их влажной тряпкой. Я чувствую, как Юрий Николаевич уходит из атмосферы романа, как внешние события уводят его и он охотно поддается и даже радуется этому. Пытаюсь заговаривать с ним, но он от­ шучивается. Подкладываю на стол книги о Кавказе, старинные открытки с вида­ ми Тбилиси и Баку, найденные в мамином архиве, он с интересом разглядывает их, смотрит на меня ласково и грустно и снова молчит. Наконец, однажды вечером, не выдерживаю и прямо спрашиваю его: — Почему ты не работаешь? В комнате темно, все спят, качается за окном фонарь и по потолку бегут не.- верные, желтые пятна. — Ты не можешь обвинить меня в безделье... — Я не о том. — Я знаю, дурочка. — Погоди, потом... Это серьезный разговор. — Я все знаю... Зачем ждать? — Хорошо, пусть не ждать, но... Господи, как я люблю его! В коляске заворочался Сашка, мы затаились, боясь, что он раскричится, но .мальчик покряхтел и уснул. Я снова начинаю разговор: — Литературным поделкам не будет конца. А книгу за тебя никто не на­ пишет. Он не отвечает и, повернувшись на спину, долго глядит в потолок: — Помнишь, как тогда, на Воротниковском, вдруг вспыхнули дрова, сами по себе? И потолок стал рыжим... Я понимаю — он хочет вызвать на общие, дорогие воспоминания, чтобы не отвечать на мои настойчивые вопросы. Но я не поддамся!