Сибирские огни, 1965, №5

— Сегодня вечером к нам придет Арон Кушниров. Невысокий, быстрый в движениях, с небольшими, очень черными без зрачка тлазами, Аро-н Кушниров перевел на еврейский язык многие произведения совет­ ской литературы и в том числе «Неделю». Он изучил старославянский язык и с подлинника перевел «Слово о полку Игореве». Во время первой мировой войны .Арон Кушниров участвовал в знаменитых штыковых атаках, которыми сибирские полки наводили ужас на немцев. Полный георгиевский кавалер, за храбрость он был произведен в ефрейторы. Это в царской-то армии! Летом 1941 года он был командиром второго отделения третьего взвода в •ополченской Краснопресненской дивизии, где Юрий Николаевич служил рядовым. Кушниров невесел. Чтобы развлечь его, Юрий Николаевич вспоминает, как, приняв отделение, Арон Яковлевич стал заниматься с бойцами строем и мате­ риальной частью винтовки. Молоденькие лейтенанты иногда поправляли его. — В старой армии нас так учили, — смущенно оправдывается Арон Яков­ левич. — А с тобой тоже хлопот много было. Не успеешь оглянуться, а ты уже лопату перевернул и пишешь, положив на нее лист бумаги. Что ты писал тогда? — «Ополченцы в походе!». Но отшучиваясь и поддерживая разговор, Арон Яковлевич явно думает о другом. — Юрий, — говорит он, воспользовавшись кратким молчанием, —■неуже­ ли предательство?.. Я знаю их всех. Они называли Россию матерью, они отдавали •ей все, любовь, детей, творчество. Двух матерей иметь нельзя. Кому они слу­ жили?.. Молчание. Опять эти вопросы, что и двенадцать лет назад. Но теперь нет в них негодования, страстности. Есть недоумение, растерянность. Только что кон­ чилась война. Народ доказал свою преданность правительству, партии, советской власти, единственной мыслимой в России власти. За что это недоверие? Опустив глаза и перебирая бахрому на скатерти, Юрий Николаевич говорит медленно, с трудом произнося слова: —- Ничего, Ароша, все еще будет хорошо! Не знаю, есть ли правда выше, но на земле она существует. Только жить надо долго, чтобы увидеть ее тор­ жество... Арон Яковлевич смотрит на него увлажненными глазами. — Дай бог, дай бог... — говорит о,н по-крестьянски. Я смотрю на седых, усталых людей, бесстрашно прошедших фронты несколь­ ких войн, заплативших кровью своей и сыновей своих за существование совет­ ской власти, и вижу: они растерянны и угнетены. Бойцы, привыкшие активно вме­ шиваться в ход событий, сейчас не знают, как поступать. — Не написать ли Сталину? О, эта безграничная и наивная вера в его правосудие и доброту! Теперь мне легко произносить эти слова, ведь я пишу книгу после двадцатого и двадцать вто­ рого съездов, где во весь голос была сказана жестокая и горькая правда. А тогда я гак же мучилась, искала ответа и с такой же надеждой произносила это имя! Арон Яковлевич поднимается. — Погоди, — останавливает его Юрий Николаевич. — У меня книга вы­ жила. «Горы и люди», десять лет работал. Арон Яковлевич бережно вертит в руках книгу. — Дай, я надпишу тебе... ч Во взгляде Кушнирова грустное удивление. — Ты хочешь подарить ее мне? •— Ну конечно. — А если... Юрий Николаевич не дает ему договорить: — В сорок первом под Смоленском не боялись!.. Они обнимаются крепко, по-мужски. Юрий Николаевич провожает его и, вернувшись, говорит: