Сибирские огни, 1965, №5

ли, что на нас надвигается новая беда. В далеком Баку задыхался от рака легких: Самед Вургун. Но пока дорогой тебе человек жив, невозможно поверить в его смерть. И мы не верили. Но вот пришли утренние газеты, и из черной рамки взглянуло на нас постаревшее, но по-прежнему вдохновенное и диковатое лицо- Самеда. Я не могла удержаться от слез. Юрий Николаевич утешал меня: — Не плачь, слезами горю не поможешь. Я обещаю тебе, что напишу о нем.. о нашей необыкновенной поездке. Пусть люди следующих поколений прочитают о Самеде и позавидуют, что он был нашим современником. И еще пусть подума­ ют, что мы, старшее поколение советских писателей, умели дружить, и дружба наша не обрывалась со смертью одного из друзей. Напишу воспоминания о Са­ ше, а потом о Самеде. И он написал. «Рассказы о поэте» — так называются эти воспоминания, на­ печатанные во втором, посмертном издании книги «Современники». И все же у меня большой соблазн рассказать на этих страницах о том, каю мы с Самедом Вургуном, Мехти Гусейном и двенадцатилетним сыном Самеда — Юсифом проехали на «виллисе» почти весь Азербайджан. Самед на быстром хо­ ду машины с необыкновенной меткостью стрелял из охотничьего ружья голубых соек и охотился за джейранами. Гостеприимно и почтительно встретили его в родном Казахе. На улице выстроилась длинная очередь — люди терпеливо жда­ ли, чтобы пожать руку славному земляку. Ночью мы долго стояли на балконе двухэтажного казахского дома, глядя на огни окрестных сел, раскинувшихся по горам, и говорили о том, что звезды здесь крупнее земных огней. Почти до рас­ света слушали мы рассказы Самеда о детстве, о юности, первой необыкновенной любви... А утром в благоговейном молчании подошел он к могиле своей матери,, единственной могиле на кладбище, над которой выросло раскидистое зеленое де­ ревцо (по мусульманскому обычаю сажать деревья на кладбищах запрещается). Люди бережно охраняли это деревцо: «Она родила нам поэта,— говорили они, — и сама судьба возблагодарила ее. Пусть вечно цветет оно!» Мы поднимались в нагорный Карабах, бродили по древним развалинам Ш у ­ ши, стояли у могилы Вагифа, в Шуше Юсиф купил себе деревянную свирель, и весь наш дальнейший путь совершался под аккомпанемент гортанной и чистой горской музыки. Мы посетили мавзолей Низами в Гяндже, и Самед в мол­ чании опустился на колени, чтобы почтить память великого своего предшест­ венника. Да, мне очень хочется написать о забавных дорожных приключениях, о раз­ говорах и шутках Самеда, о веселых рассказах Мехти Гусейна, о букетиках поле­ вых цветов, которыми маленький Юсиф украшал нашу пыльную машину, но- Юрий Николаевич уже написал об этом, и не мне тягаться с ним. Пусть тот, кто захочет подробнее узнать о нашей поездке, достанет его книгу и прочтет. Приезжая в Москву, Самед всегда бывал у нас или приглашал к себе в гос­ тиницу. Долгие часы проходили в разговорах об искусстве, политике, о жизни и литературе. Однажды он вышел, чтобы проводить нас. Мы переходили Охотный ряд, машины с шумом и визгом мчались мимо, а Самед шел спокойно, не огляды­ ваясь по сторонам. — Осторожнее, — не удержалась я. — Ведь вас раздавят. — Ай, Лида Борисовна, не беспокойся! — усмехнулся Самед. — Я все ви­ жу, только мне для этого не надо крутить головой. Больше всего на свете Самед Вургун любил свой Азербайджан, это был ис­ точник его творчества, его вдохновения. Я весь твой, я навек в сыновья тебе дан, Азербайджан, Азербайджан! И Азербайджан платил ему любовью. Я не знаю другого поэта, который при жизни пользовался бы таким беспрекословным авторитетом, как Самед Вур­ гун на родине. Его имя звучало как пароль, его стихи знали взрослые и дети. Когда стало известно, что Самед смертельно болен, к Юрию Николаевичу