Сибирские огни, 1965, №5

Нащупав буреломину, преградившую путь, сел на нее. Осматрива­ ясь, повернулся лицом к югу и чуть не ахнул от изумления: за черной, зубчатой стеной леса, что стояла за болотом, сияла в небе золотая була­ ва — лучи невидимого солнца коснулись самого высокого снежного тасхыла. «Сибирская Италия», — вспомнил Владимир Ильич слова красно­ ярца доктора Крутовского. — Ну, что же, не без основания сибиряки гордятся югом Енисейской губернии. И доктору спасибо. Даже генерал- губернатор Горемыкин не смог отмахнуться от врачебного заключения: назначил местожительством не Туруханск, не Верхоленск, а Шушенское. Чахоточным прописывают Италию! Врач, конечно, знал, что у него. Ульянова, никакого.туберкулеза нет. А здесь он полностью застрахован от страшной болезни. Этими соснами, чистым воздухом... Раздумье прервал соловей. В минуту полной тишины его трели до­ неслись из-за озера, где вчера приметил кусты черемухи: пуль, пуль, пуль, пуль, клы, клы, клы... А не обман ли слуха? Ведь в Москве говори­ ли: «В Сибири нет певчих птиц». Может, только показалось ему? В Сим­ бирске, бывало, заслушивался соловьиным пением, а здесь... Нет, без всякого обмана. Соловей выводит еще одно колено: плень, плень, плень... И еще: фюи, фюи, фюи... Вот тебе и Сибирь! Затаив дыхание, снова прислушался. И пожалел: что-то немножко не то. На днях читал во втором томе Тургенева: у курских соловьев де- сятй колен! У этого поменьше. Вспомнилось, Пушкин восторгался: «И соловей во мгле древес на­ певы звучные заводит». И у Крылова сказано великолепно: «Защелкал, засвистал на тысячу ладов, тянул, переливался, то нежно он ослабевал и томной вдалеке свирелью отдавался, то мелкой дробью вдруг по роще рассыпался». У здешнего чего-то недостает до тысячи ладов, и звуки свирели он торопится обрывать. Слетал бы на Волгу да поучился... А пощелкивает задорно! Нежно выводит: тии-вить, тии-вить. Сколько же колен? Насчитал шесть, но, усомнившись в точности начал снова. Пожалуй, семь. Да, седьмое колено — дробь. Будто враз кидает на звонкое блюдо по нескольку стеклянных горошинок. Пока прислушивался к соловьиному пению, широкое багровое кры ло рассвета, осмелев, смахнуло звезды. На лесную низину бесшумно опускалось утро. А на болоте все еще не улеглась темнота. Она казалась лохматой и цепкой. Вдруг за вершиной буреломины кто-то пискнул, тихо и ласково. В ответ раздалось несколько таких же чуть слышных голосков. Еще и еще. Будто под кочками играли на тончайших камышовых дудочках неведо мые пичуги. Все быстрее и быстрее, как бы подзадоривая друг друга Владимир Ильич вскочил и, держа берданку наготове, сделал не­ сколько шагов. Все затихло, и охотник замер в ожидании. Через какую-нибудь минуту ухо снова уловило приглушенный писк, осторожная пичуга, казалось, спросила: «Никого не видите?» — «Не ви­ дим, не видим», — отозвались такие же малютки. И опять запосвисты- вали тонкие дудочки. Их было много. Очень много. Может быть, три­ дцать. Может, полсотни. Ведь с закрытыми глазами редко кто сможет сказать, сколько скрипок играет в оркестре. Послышалось легкое вспархивание. Одна из пичуг, судя по всему, подпрыгнула с кочки, как бы собираясь взлететь, но тут же, сложив крылья, опустилась на болото и снова заиграла на своей дудочке. За ней, тоже на секунду, подпрыгнула вторая, третья, четвертая... Известно — веселые парни любят плясать с присядкой. А тут пичу­ ги токуют с привзлетом.