Сибирские огни, 1965, №4
странно было слышать — наводнение при мелководье! Глеб К рж иж а новский с дотошностью инженера расспросил обо всем. Оказалось, у речки Минусинки зимой перемерзло устье, и вешние воды хлынули в город... Еще в Красноярске им посоветовали: «Заезжайте к Ефиму Бр а ги ну. В молодости сам был ссыльным, а теперь держит зае зжую квартиру для изгнанников». Дом двухэтажный, для Минусинска огромный. Стены обшиты но венькими сосновыми досками. Под лучами вечернего солнца сияют, как янтарь. И ворота новые, высокие, с двухскатной крышкой. Р азве мог Ефим Ермилович сделать иные? Ведь он управляет здесь всеми делами красноярского купца Терентьева, владельца мыловаренного и кожевен ного заводов! В просторном дворе у Брагина от сараев да завозен густо пахнет ядровым мылом и юфтью, смолой и дегтем. Сам Ефим Ермилович уехал за Саяны, в Урянхайский кр ай1. По стояльцев встретила хозяйка, отвела им комнату в нижнем этаже, с дву мя окнами на улицу. Она взбила пуховые подушки и, з ад ерж а в руку на спинке одной из трех кроватей, сказала: — На этой вот попервости спал доктор Елпатьевский. Может, до водилось слышать? Он еще книги сочиняет. С его легкой руки мы и при вечаем ссыльных-то. — Эта, Володя, тебе, — сказал Кржижановский. — Как сочи нителю! — Если сочинителю, то — тебе. — Владимир Ильич хлопнул друга по крутому, суховатому плечу.— Поэту! — Ну, ну, без громких слов... Какой я поэт?.. — Глеб Максимилиа нович качнул аккуратно подстриженной, красивой головой. — Так... Для домашнего употребления... — Э-э, нет, батенька мой! «Варшавянка»-то живет. Ее поют. — Всего лишь перевод с польского... — Зря спор завели, — вмешался медлительный Василий Стар ков. — В Красноярске ты, Владимир, спал на кровати писателя Ел- патьевского, ну и здесь... — Д а , оказывается, едем по его следам. — Ульянов, слегка сме жив веки, глянул, как бы сквозь стену, куда-то в даль. — Сколько т а лантливых людей царизм мытарит здесь, в Сибири! Десятки, сотни ты сяч! Архивозмутительно и архинетерпимо! К ужину хозяйка пригласила в столовую, расположенную возле кухни. Там, остывая, полусонно бормотал самовар. Во всю длину стола, отделенного от единственного окна деревянной софой, были расставле ны тарелки с солеными огурцами, квашеной капустой и молотой чере мухой, заваренной в кипятке. Тут же чернел горшок с гречневой кашей. Возле него — кринка молока. В деревянной хлебнице — пшеничные шаньги, покрытые румяной корочкой запекшейся сметаны. Не успели постояльцы сесть за стол, как вошел нежданный гость. Высокий, поджарый. Л ет тридцати пяти. Его вытянутое лицо с тощей бородкой было истомленным, а костля вые плечи нервно вздрагивали. — Услышал: нашего полку прибыло! — воскликнул он, едва успев перешагнуть порог,— Здравствуйте, товарищи! Вовремя подкрепление!.. А я — Райчин. Был тут единственным марксистом на весь округ! Для полного знакомства — Семен Григорьевич. Возможно, слышали? Семен Григорьевич... 1 Так в то время называли нынешнюю Туву.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2