Сибирские огни, 1965, №4

— В собачьей конуре. Во дворе у вас. Вот и решайте сами: кто вы после этого, мать или... — Ну, ну, договаривайте. Я уже давно отвыкла от деликатностей. Мне плюет в душу каждый, начиная с собственного сына. Что я ему сд е­ лала? Одет, обут, сыт. Ради этого я не жалею себя. Но я тоже человек. Имею я право построить свою личную жизнь? Или я должна запереться в четырех стенах только потому, что он, эгоист, видеть не может мужчи­ ну, который входит в дом. — Дом у вас общий с сыном. Митя уже вырос из пеленок. Ему не вставишь соску в рот, не задаришь игрушкой, не отвернешь к стене. Он вступает в свои права. Есть у него права и на мужчину, который должен войти в дом. Это отца не выбирают. А отчим — лицо выбираемое. И тут вы не можете не считаться с сыном. Все это прописные истины, и не мне вам их повторять. Но куда от этого денешься? Я не шутил, когда гово­ рил о суде. Последнее слово остается за вами. Я встал и снял с вешалки пальто. Елена Марковна не шелохнулась, не проронила нц слова. Она сидела, опустив плечи и устремив в окно невидящий взгляд. — Если у вас появится желание поговорить со мной — найдите меня в школе. Д о свидания. Она не отвечала. Я вышел один. Только пес провожал меня своим хриплым лаем. Большего я, кажется, и не заслуживал. Дурень! Причем, дурни бывают разные: полосатые, в крапинку, в шашечку, я же — сплошной! Вместо того, чтобы посидеть, поговорить по-человечески и ре­ шить что-нибудь путное, обидел, оскорбил женщину. Митю я нашел возлежащим на диване в кругу энциклопедических томов. Я нахохотался досыта, увидев его выряженным в мою пижаму. Одежда гостя после стирки сушилась на батарее. Сам Митя, вымытый до блеска, с головой ушел в излюбленное занятие — листал книги. Из далекого книжного мира донесся его голос: — Григорий Иванович, вы знйете, как изобрели порох! Я сам последнее время только и делал, что изобретал порох, тем не менее прикинулся простачком. Митя охотно просветил меня: — Один монах или поп что-то толок в ступе. А оттуда как ба-бах- нет! Оказалось, это — порох. Мы пообедали и приготовились к завтрашним урокам. Вечером Митя вдруг засобирался домой. Я успокоил его, сказав, что виделся с матерью, и она разрешила ему переночевать у нас. Митя снова принял­ ся за книжки. Я подсел к нему, и мы поговорили, как мужчина с мужчи­ ной. — Конечно, я понимаю, что неправильно сделал,— грустно созна­ вался Митя.— У нас раньше в классе тоже была ррмантика.' Я сам да» же у Лариски просил портфель понести, когда в первом классе были. И у мамы — романтика. Только зачем она водку пьет? Как напьется, про­ тивно смотреть. И он тоже — лысый... Я уложил Митю на диване. Он долго ворочался, потом умолк. Утром, отлежав бока от жесткой постели на полу, я встал раньше привычного. Но видно раньше нас всех в то утро проснулась Митина мама. Елена Марковна поджидала нас на углу, возле школы. Митя з а ­ метил ее первый и побежал навстречу. Она обняла сына, оглядела с ног до головы — чистенького и наглаженного — и снова привлекла к себе. Я велел Мите отнести мой портфель в учительскую. Елена Марков­ на долгим взглядом проводила сына, потом повернулась ко мне: — Спасибо вам за заботу. Но я прошу вас учесть, Григорий Ива­ нович, что Митя не сирота... У него есть мать.