Сибирские огни, 1965, №4

А на шоссе слышен грохот, но лень глядеть, что там движется — тягачи или танки. Здесь очень тихо, фронта еще не слышно, какая-то особенная тишина, Я заснул так крепко, как давно не спал. Просыпался, видел огромное небо с куча­ ми тяжелых облаков, вверху снежно-белых, снизу затененных. Ясная Поляна. Ясная Поляна, сегодня вечером я пойду к могиле Толстого... Поклониться, навер­ ное, я это сделаю буквально — поклонюсь...» А'через несколько дней пришло еще одно письмо: «22 июня. Вчера к вечеру приехали мы в Ясную снова. Переночевали в деревне; с. ка ким-то особенным вниманием и пристальностью вглядывался в каждое яснополян­ ское лицо. Во всех лицах улавливаешь черты той же русской породы — ведь по­ рода-то одна. С утра после завтрака мы отправились в усадьбу. Завтрак был сытный и даже немного пьяный. С нами вместе пошла .заведую­ щая столовой. Я тихонько шепнул Саше, чтобы он задержал ее, а сам я прошел вперед побыстрее. Около усадьбы было солнечно, но чем дальше уходил я в лес по широкой аллее, в сторону «Старого Заказа», где велел похоронить себя Тол­ стой и где его похоронили, тем становилось все тенистее и свежее. Так вот оно, это место, куда сто лет назад мальчик Николенька привел трех своих маленьких братцев ■— самый младший был Левушка; наверное, они все были в рубашечках с поясками, и Левушка ковылял с трудом, потому что это место расположено довольно далеко от усадьбы... Темно-зеленый, густой и пронизанный солнцем высокий лиственный лес, пти­ цы поют где-то высоко, их не видно. Я шел усталый, хмельной, грузный, револь­ вер болтался на поясе, шел с таким чувством, точно несу все, что сохранил и вы­ растил в себе такого, что дает мне право называться человеком, и в то же время сознавал ничтожность себя перед тем, что сейчас совершается в мире, и значи­ тельность этих минут для всей моей будущей жизни. А лес становился все вели­ чественнее, лиственные своды все выше, и в их тени подымались черно-зеленые елочки. Вот справа засквозили в темной стене леса белые стволы берез. Вот мо­ гила — тропинка уперлась прямо в этот маленький холмик, покрытый зеленею­ щим дерном. За могилой крутой овраг, здесь конец чего-то, дальше идти нельзя... Могила, обрыв, — и черный непроходимый лес, но ни идти туда, ни думать о нем не хочется. Впереди меня шел мальчик лет семнадцати, а может быть, младше, одетый по-городскому, но босой. Смуглый, курносенький, с черными бровями, он, не спу­ ская взгляда с могилы, обошел всю кругом, не переходя через проволочку, кото­ рая окружает могилу, обошел, сел сбоку на скамейку и стал писать письмо. Убе­ дившись, что на меня никто не смотрит, я со страстным порывом благоговения, которого не испытывал со времени смерти Владимира Ильича Ленина, подошел к могиле, встал на колени, поцеловал изголовье могилы и взял немного земли для тебя. Как пели птицы! Как раз в это время подошли Саша с девушкой. Я уже издали слышал их голоса. ' Потом мы очень долго осматривали, самую усадьбу. Конечно, я не буду тебе все это описывать, она вся описана, да и мы с тобой там будем. Но что меня по­ разило, о чем я все время думал, — все в усадьбе пронизано трудом, все устрое­ но так, чтобы наиболее успешно трудиться, культурно и радостно отдыхать после труда и растить детей... Вообще все это похоже на паломничество к местам, связанным с великим нашим (?!) родичем. Целую Машку и Татьяну Владимировну, не бесись без меня и не вреди себе. Юрий». Юрий Николаевич приехал загорелый и похудевший, от гимнастерки пахло пылью и солнцем, трудной и непонятной нам, женщинам, военной жизнью. Толь­ ко глаза у него были усталые да в волосах исчезла последняя черная прядь. Мы- плакали и смеялись, говорили и не могли наговориться, верили и не верили, что