Сибирские огни, 1965, №4
Первое мая 1943 года. Ни привычных праздничных колонн на улицах, ни. ве селых песен, ни разноцветных огней: идет война. Не надо торопиться на Красную площадь: идет война. Не надо наряжать Машку, покупать воздушные шары и са харных петушков на палочках. Идет война. И все-таки праздник — есть праздник. Скупые красные флаги колышутся- на зданиях, торжественные марши льются из репродукторов. А мы с Машкой идем обедать в Дом писателей на улицу Воровского. К нам за столик садится Александр Твардовский, подтянутый и молодой, в зеленой во енной форме. Он шутит с нами, весело пьет водку за день Международной соли дарности трудящихся, чокается с Машкой и даже предлагает ей хлебнуть из его рюмки. Но она важно и трезво отказывается, и в его твердых синих глазах вспы хивает лукавый смех. Праздник — есть праздник. Меня зовут к телефону. — Приехал, — слышится в трубке мамин голос. Приехал! Мы бросаем недоеденным драгоценный суп, наскоро запихиваем в карманы остатки хлеба. — Приехал! — ликующим тоном сообщаю я Твардовскому, и он, не зная, кто приехал и откуда, заражается нашей радостью, предлагает забрать его хлеб, приветливо машет рукой. Мы бежим по улице к троллейбусу, и я заставляю Маш ку громко кричать «ур а» .' — А теперь ты, — говорит она, и я тоже кричу «ура». — А теперь вместе, — не унимается Машка, и мы кричим вместе... 9 Юрий Николаевич вернулся из Сталинграда помолодевший и веселый. — Я там почти не болел! Он рассказывал, как страшно было приехать в город, где в 1931 году, во время строительства тракторного завода, он провел несколько месяцев. — Кругом все сквозное, — говорил он, — города нет. Взгляду не на чем задержаться, между развалинами открывается широкий кругозор, до самых даль них холмов, которые раньше застроены были многоэтажными домами. Все обна жено, разрушено, искалечено. И все-таки город существует. Люди хотят жить на старых местах, они едут за сотни километров. Одни приезжают на попутных ма шинах, другие везут на тачках свой скарб, третьи идут пешком, тащат на себе ребят и узлы... На территории завода, который строился на моих глазах, — кладбищенская тишина. И вдруг, среди груд кирпича, вьется маленькая тропи ночка. Я пошел по ней и увидел, как стены словно раздвинулись, поднялись, и вот уже деловито снуют люди, пахнет керосином и машинным маслом, стучит мо тор электростанции. Первый восстановленный цех. Пол сложен из красивых гли няных плиток, он протерт до блеска, завод всегда славился чистотой... Такие го рода бессмертны... — с волнением говорил Юрий Николаевич. Но болезнь, дав передышку, дома навалилась на него с новой силой. Опять большую часть дня ему приходилось проводить в постели. Юрий Николаевич от- диктовывал записи, сделанные в Сталинграде. Дней через десять Юрию Николаевичу был вручен ордер на вселение в дом Московского военного округа, возле Киевского вокзала. Комендант, гремя связ кой ключей, открыл нам большую солнечную комнату, где мы могли жить до воз вращения эвакуированных жильцов... Последний вечер, последняя ночь ^на Воротниковском. Вещи уложены. Да их почти нет. Ящик с рукописями и книгами, узел с одеждой, корзина с посудой... В ту ночь я совсем не спала. Для меня отъезд с Воротниковского это про щание с детством и юностью... Я лежала с открытыми-глазами. То мне казалось, что доносятся тихие голоса отца и матери, — не раз в детстве, просыпаясь по но1 чам. я слышала их. То мерещилось, что на соседней кровати тяжело ворочается 1 1 . «С ибирские огни» № 4.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2