Сибирские огни, 1965, №4

Как хорошо, что можно еще раз пережить все! Самое страшное в смерти близких то, что ты продолжаешь их любить. Лю­ бить несуществующее — 'что может быть тяжелее?.. Я одна в доме. Зеленая лампа,— сколько раз светила она Юрию Николае­ вичу во время работы,— освещает мой стол. Фотографии, письма — веществен­ ные доказательства минувших радостей и горестей Как тихо. Но что такое эти осязаемые обрывки прошедшего по сравнению с тем, что живет в моей душе? Стоит только спросить себя, помнишь? — и вот я живу не в шестьдесят втором, а в сорок третьем году, и не эту чистую и уютную комнату освещает зеленая лам­ па, а маленькую полутемную кухоньку, где свет льется откуда-то сверху, с вы­ сокого стеклянного потолка, который важно именуют «фонарем». Правда, «фо­ нарь» лет десять не чистили, закоптелый, пропыленный, он почти не пропускал света. Зато в кухне была плита, ее протапливали, а вечером, когда плита остыва­ ла, мы стлали на нее маленький матрац и укладывали спать Машку. Наступил апрель, любимый веселый месяц. Пригревало солнце, снег на кры­ ше стал таять, он просачивался сквозь зашпаклеванные дыры, и в комнате на­ чалась оттепель. Вода бодро бежала по стенам, мы подставляли корыта и тазы, звонкая капель огласила наше жилище. Жить в комнате стало невозможно. Все •сделалось волглым и влажным, на стенах выступила мохнатая изморозь, рукопи си желтели, чернила расплывались, карандаш рва:л отсыревшую бумагу. Тогда-то мы и перебрались на кухню. Правда, там можно было поставить только кровать и столик, но нам больше ничего и не нужно было. Юрий Николаевич диктовал приключенческую повесть «Пушка Югова», ко горую он писал по заданию ПУРа. Чувствовал он себя значительно лучше, мог много ходить, но совершенно не выносил многолюдства и мелькания — если в комнате разговаривали одновременно два-три человека, у него начиналось голо­ вокружение. Транспортом пользоваться он тоже не мог, особенно плохо станови лось ему в метро. Мы ходили по городу пешком. С первых дней нашей совместной жизни мечтали мы жить за городом, тос­ ковали по природе и, чтобы услышать запахи пробуждающейся земли, шли через всю, залитую асфальтом, Москву в парк культуры имени Горького. Парк был пуст, мы проходили его насквозь. Зенитные орудия тревожно тянули к небу длин­ ные дула. Девушки-зенитчицы провожали нас ласковыми и завистливыми взгля­ дами. Мы сидели на холодных каменных скамейках набережной и глядели на пря­ ничную, белую с зеленым и красным Хамовническую церковку. Лопались почки на деревьях, кричали птицы, Москва-река текла медленная и многоводная. Мы разговаривали и целовались, целовались и разговаривали. Потом поднимались на Воробьевы горы, с наслаждением ощущая под ногами по-весеннему голенькую, но уже твердую и сухую землю, собирали первые желтые цветы и коричневато­ бурые травы. Главного героя своей повести Юрий Николаевич поселил на Во­ робьевых горах, и мы нашли дом, где Виталий Югов жил со своими стариками- родителями. . Юрий Николаевич сокрушался, что врачи не пускают его на фронт, и пото­ му, как только стал чувствовать себя немного лучше, отправился в редакцию га­ зеты «Красная Звезда» и, ни у кого не спросясь, взял командировку в освобож­ денный Сталинград. Мне было очень страшно отпускать его, больного, но я пони­ мала, что, кроме здоровья физического, есть здоровье душевное и что для этого .Душевного здоровья поездка необходима. Тихий апрельский денек. Я провожаю Юрия Николаевича на аэродроме. Не- •большой самолет, урча моторами, поднимается в серенькое небо. Такой тоски, та­ кой пустоты, такого беспокойства мне никогда не приходилось испытывать. Вооб­ ражение рисует картину одну печальнее другой. Мне кажется, что мы никогда не увидимся, — ведь расстаться пришлось на целых шесть дней, а мы привыкли не расставаться ни на один день. Шесть дней, срок бесконечный для детей и влюбленных, но, оказывается, и он может миновать.