Сибирские огни, 1965, №4

Звездопад — как будто дождь прошел. А в душе и в небе — ни соринки. Н А Волы тянут арбу, горбясь холмами песочными. В арбе — внакат, на арбузе арбуз, лежат, крутобоки и сочны... И вспомнил, как в детстве, на поле, щелчком бил в бок, от сырости липкий. Так, наверно, скрипач смычком пробует голос скрипки. Вот он, выбран, звонкий, как колокол! Бок росинками блещет. От утренней свежести за воротом колко, заря — краснее и резче. А нож сверкает, как серпик искрясь, и — нет ножа половины. И лопнул арбуз, пополам расколись, и хлынула кровь лавиной. Дрожь пробегает от сердца до рук, стынет нога босая. Я ломти к губам подношу, как зарю, и за спину шкурки бросаю И мягко по пальцам, с пальцев — в песок, мальчишечью душу щемя, сладкий, живой, благодатный сок скатывается, дымясь.. Корни и листья солнце с землей мешают, как хлебную квашню, прохлада колодцев и солнечный зной теснятся в арбузах на пашне. Колдует природа в свете зари и, утомясь, под вечер ставит на стол колдовство: — Бери, любимый мой человече! В Е С Н А Земле надоело — в белом и пухлом, в острых ветрах, что надсадно ноют Почки, как кулаки, набухли — вот-вот раскроются пятернею. Весна... В парном вечернем тепле она, в легком ветре, пахнущем пристанью. Сила земли идет в наступление, травинки антеннками выставив. В корнях, как брага, играют соки, неся из сказочных погребов крутые меды — пчелиным сотам, литое золото — для хлебов. Даль улыбкою дня просвечена от горизонта до высоты. И солнце лепит до самого вечера из вешней грязи живые цветы.