Сибирские огни, 1965, №4

Языков наказывается не тюрьмой и не арестом, а денежным взысканием — этого и просил Ленин. Нестрого осуждается и Кузнецов. Почему? Чем объяснить столь откровенную снисходительность? Не тем ли, что чрезвычайный случай на пакгаузном пути — это единственный случай и для начальника станции и для стрелочника? Оба они безупречны, весьма исправны и старательны в работе... А первый уже и наказан. Общество Оренбургской железной дороги — доро­ га состояла в частном владении — отстранило Языкова от должности, перемести­ ло на соседнюю станцию Батраки и назначило с понижением — в бумагах суда это уже был не начальник станции, а конторщик по движению... Или все объясняет самонадеянность Наурскова? «Катальщик» маленького экипажа не принял всерьез ни появления на путях Ивана Спрыжкова, ни его горя­ чих предостережений. А если бы принял, огляделся? Тогда бы, очевидно, Андрей­ ка не погиб, не было бы трагедии. Он жил бы и жил, й в прошлом веке, и в на­ шем, и, быть может, сейчас. Впрочем, он жил бы и вопреки той тревожной ситуа­ ции, что возникла в Безенчуке в 4 часа 30 минут по петербургскому времени. Как и стихия, Наурсков — не первопричина происшествия. Стоило Кузнецову надежно затормозить вагоны, стоило Языкову заставить Кузнецова надежно за­ тормозить вагоны — и тогда ни ветер-налетчик, ни беззаботность Наурскова не смогли бы привести к тем последствиям, которые наступили. Ветер и Наурсков. , Смешно. Я еще долго бьюсь над загадкой наказания. Ясно одно — снисходительность справедлива, и первый ее камень заложен точным применением закона. Нестрогая статья — нестрогое наказание. Что же однако позволило Ленину выиграть «войну умов», повернуть судей против прокурора, если предвзятость и предрешенность старого коронного суда — это и есть сам старый коронный суд, его альфа и омега? Логика? Мощь мысли, ясность и простота мысли? Несомненно. Но еще и почва, земля фактов, которую открывал и на которой во всякой полемике строил свои города великий логик. Его позиция строжайше отвечала тому, что было, что произошло на желез­ нодорожных путях. Она отвечала имевшемуся в деле заключению экспертов их выводы били в ту же точку: порок исполнения и порок контроля. Она, эта позиция, могла быть подкреплена и практикой Правительствующего Сената. В 1880 году было дело Фриша, в 1889 — дело Камбье. И оба, в каких-то пунктах, решались по тем же критериям, которых теперь держался Ленин. Отказать помощнику присяжного поверенного, да еще без имени, да еще в негромкой Самаре, проще простого. Отказать Правительствующему Сенату вряд ли возможно. По букве статьи 933 Устава уголовного судопроизводства «все ре­ шения и определения кассационных департаментов Сената, которыми разъясняет­ ся точный смысл законов, публикуются во всеобщее сведение, для руководства к единообразному истолкованию и применению оных». Это — право так называемого легального толкования, безусловно обязатель­ ного, если бы даже толкователь впал в ошибку. Вот штука-то! Путешествие в прошлый век окончено. Перевернута последняя страница последнего дела. И последние слова ложатся в рабочую тетрадь: «Черта карандашом под чернильной строкой господина следователя — это ведь тоже автограф. Ретушь мысли и сама мысль, мысль без слов... Присяжные оправдали человека, которого защищал Ленин. И вот чей-то карандаш выделяет кое-где в деле обстоятельства в пользу именно такого решения. Кто это сделал?