Сибирские огни, 1965, №4

несогласным не только с точным смыслом, но и с буквальным содержанием 575 ст. У. У. С.». После оправдательного вердикта присяжных Ленин поднялся над своим сто ликом, чтобы напомнить коронному суду об одном непременном последствии со­ стоявшегося решения: Красноселову возвращается честное имя, ему должна быть возвращена и его собственность — хранимый в казначействе кредитный билет. Судьи решили: «Красноселова... признать по суду оправданным и по вступлении приговора в законную силу возвратить ему отобранный у него в качестве вещественного до казательства 100-рублевый кредитный билет». С дотошностью ревизора проверяю исполнение судебного решения и, удов летворившись тем, что все сделано, как надо, беру новое дело. Еще одна ленинская защита. То, что случилось на маленькой железнодорожной станции в 4 часа 30 ми­ нут по петербургскому времени, весьма чрезвычайно. «...Тело Коротина Андрея лежит в кладовой недалеко от станционного здания Безенчук. Тело обложено льдом. Одет Коротин в красную ситцевую рубаху и полосатые самотканные штаны. Росту Коротин 1 аршин 12 верш­ ков, 9 лет»... Это из протокола судебномедицинского осмотра от 10 мая 1891 года. А вот это — из показаний кузнеца Никифора Авдеева, записанных следо­ вателем от третьего лица: «Когда прошли вагоны через Петра Наурскова и Андрея Коротина, Авдеев тотчас же подбежал к мальчику, который лежал головой на левом рельсе, взял его на руки, понес было с пути, но мальчик через одну минуту умер, тогда он его положил между запасными путями». Мне очень жалко мальчишку. «Росту Коротин 1 аршин 12 вершков, 9 лет». Смерть оборвала этот счет... И так нелепо. Лишь за два часа до происшест­ вия мальчуган приехал из деревни, чтобы навестить отца, станционного сторожа. Ехал — навестить, приехал — погибнуть. Чувство сострадания, какие-то очень близкие ассоциации —• как и Андрей ка, я босоножил на небольшой железнодорожной станции — обостряют восприя­ тие того, с чем меня знакомят бумаги. И вот я уже стою на дощатой платформе Безенчука — именно тогда, в 4 часа 30 минут по петербургскому времени — все вижу и все слышу. Станция тиха и пустынна. Только что прошел, простучал поезд, и теперь не скоро ударят в зелено­ медный станционный колокол... Как жаль. Андрейка и его дружок — две ярко- красные рубашонки — толкутся какое-то время у «парадных покоев» вокзального здания, потом, присев на корточки, пьют воду из белой жестяной кружки, что подвешена на цепочке к большому ушату, и тотчас же устремляются к в'одокачке. Хорошо постоять у каменного ее шишака, где легко и мерно дышит расхожий па- ровоз-маневрушка, а с верхов через железный рукав падает, лопоча и фыркая, чистая светлая вода. Мальчишкам хорошо. Но вот при полном безветрии над булыжным подъездом к станции взмыва­ ет в небо бумажный мусор, солнце забивается в ряднину марева, а уже в следую­ щее мгновение на безмятежный Безенчук, накатывается, горячий и тяжкий ветер. Мальчишкам все равно хорошо и теперь. Они увязываются за дядей Петром, который толкает перед собой по рельсам ручной вагончик с двумя пересеками — так здесь называют кадки, сработанные из пересеченных на части бочек, — и я довольно отчетливо вижу со своей доща­ той платформы и эти пересеки, закрывающие все, что полагалось бы видеть, и