Сибирские огни, 1965, №4

проживающего в г. Самаре мещанина Степана Васильева Сурошникова деньги 113 рублей серебром...» Кража! Пятнадцать раз юный помощник присяжного поверенного занимал место за адвокатским столиком окружного суда по уголовному отделению, и в 11 случаях буква обвинения его подзащитных выражалась словами: «тайно украл», «тайно похитил»... Россия в ту пору переживала страшное бедствие — голод. Энгельс в интервью одной французской газете говорил, что России «прихо­ дится вести борьбу с противником более грозным, чем все другие,— с голодом»1. Плеханов писал: «Только в варварских деспотиях варварской Азии возможны те потрясающие явления, которые во множестве совершаются теперь в нашем отечестве. Голод­ ный тиф, голодная смерть, самоубийство от голода, убийство близких людей с целью избавить их от невыносимых мучений, а в лучшем случае, полное экономи­ ческое разорение — вот что выпало теперь на долю и без того уже совсем неиз­ балованных судьбою крестьян, бедных городских мещан и рабочих-»2. Из дела в дело кочевали извечные мотивы старой российской действитель­ ности: без хлеба, бесхлебье, голод. В день энгельсовского интервью о России — 1 апреля 1892 года — в Самар ском окружном суде, неспешно и негромко, шли последние приготовления к слу­ шанию зауряд-дела трех подзащитных Ленина. Красильников, один из этих трех, рассказывал на допросе, что 27 ноября 1891 года «... он был в г. Самаре, где зашел в солдатскую слободку, на квартиру к своему знакомому крестьянину Кузьме Федорову Зайцеву и застал там еще со­ всем незнакомого человека, которого Зайцев называл Ильей; стали разговаривать про нужду и хлеб, и он, Красильников, предлржил Зайцеву и Илье совершит!, кражу хлеба из амбара крестьянина сельца Томашева Колка, где, как он «нал хорошо, такового было много». Бесхлебье сгоняло голодных в скопы. Одни кончали неудачливо — сбивали замки на кулацких амбарах, и их брали тут же, у хлеба; другие успевали вы красть либо деньги, либо хомут, железный чиляк, но чаще и прежде всего - хлеб, хлебное. Бамбуров, рабочий от черной работы, был обвинен властями в кра­ же со взломом, позволившей ему, судя по обвинительному акту, завладеть такой пестрядью, как... форменный сюртук, пиджак, порожний мешок и... три горбуш ки хлеба. В деле Красноселова бесхлебье непосредственно не играло роли. Но голод, гяжко придавивший Россию, определял в каких-то пунктах и поведение под­ следственного. Красноселов упрямо твердил о полной своей непричастности к краже денег у самарского мещанина Сурошникова. А как обвинительныйхакт? Достаточно ли веско и доказательно звучал в нем голос изобличения? «7 июля 1892 года служивший поваром в•кухмистерской Шустермана, что на Троицкой улице, города Самары, Вильгельм Мникель (л. д. 23 об.) сообщил полицейскому служителю Василию Арсеньеву (л. д. 19), что у посетителя назван ной кухмистерской отставного рядового Василия Красноселова вдруг появились откуда-то деньги, каковых прежде не было». Первый устой обвинения: не было ничего — и вдруг стало. Значит, украл. И тонко-то как... Вроде бы глуховатое эпическое повествование об уголовном случае: «7 июля 1892 года служивший поваром в кухмистерской Шустермана»... Ан, нет — улика. Рассказ о преступлении — и он же улика. И тотчас же готовый «свидетель» — «служивший поваром в кухмистерской Вильгельм Мникель». Но двинемся дальше. «Арсеньев Красноселова з&держал (как уж тут не задержишь!) и доставил 'К . М а р к с и Ф. Э н г е л ь с . И зд. 2-е, т. 22, стр. 554. 2 П л е х а н о в , Соч., 1923, т. 3. стр. 355.