Сибирские огни, 1965, №4

ругал государя императора и его наследников, говоря, что государь неправильно распоряжается»... Второе обвинение! Тайное, теневое, не предъявленное подсудимому. Ни в статье уголовного закона, ни в обвинительном акте его не было. За это не суди­ ли, и именно за это наказывали. Как защитить мужика от того, в чем его не обвиняют, о чем лишь думают. Как защитить, если закон уже осудил и если приговор будет писать торговая Самара, торговая и чиновная, верноподданническая, богобоязненная, та, что льет колокола по двести пудов, дает «в руку» и берет «в руку», Самара-ханжа, Сама- ра-паразит? Гений Ленина нашел решение этой трудной задачи. Но как? Что говорил он в своей первой судебной речи? Снимаю с открытого стеллажа красный ленинский томик. Где-то говорилось о статье 180-й. Хотя и не прямо, помнится. Да вот: «...существовали и применялись средневековые инквизиторские законы (по сю пору остающиеся в наших уголовных уложениях и уставах), преследовавшие за веру или неверие, насиловавшие совесть человека»1... Слова эти написаны Лениным в декабре 1905 года. Но можно ли поручить­ ся, что они не были им сказаны тринадцатью годами раньше на легромком тай­ ном процессе самарского крестьянина? Ведь средневековые законы, «по сю пору остающиеся в... уголовных уложениях и уставах», — это и есть статья 180-я в более 30 ее сестер из глав и отделений уголовного закона о ересях и расколах, о богохулении и порицании веры, об уклонении от постановлений церкви и про­ чее и прочее. Это и первый раздел (именйо первый!) Свода уставов о предупреж­ дении и пресечении преступлений с подробнейшей регламентацией того, что долж­ ны делать... «губернаторы, местные полиции и вообще все места и лица, имеющие начальство по части гражданской или военной» для пресечения действий, «кло­ нящихся к нарушению должного уважения к вере», с удивительно нелепым списком неправовых требований, обращенных к мирянам: «...входить в храм бо­ жий с благоговением, без усилия» (статья 3-я), во время присутствия в церкви императорской фамилии «пространство от места, где духовенство священнодей­ ствует, до мест, для нее назначенных, никому не занимать» (статья 5-я), не захо­ дить во время службы в алтарь (статья 4-я) — с общим «высокоторжественным» принципом: «Мир и тишину в церкви должна охранять местная полиция» (ста­ тья 10-я). — Полиция? А бог? Разве сам бог, определяющий, по смыслу религиозной догмы, будущее миров и народов, императоров и простых тружеников, разве он, кому все доступно, бессилен защитить свое царство, своих слуг и нуждается в защите земного правосудия? Или не прав Фейербах? и кто-то способен с пози­ ции веры и науки о вере опровергнуть его известное замечание о том, что «не­ возможно, чтобы божество было оскорблено, немыслимо, чтобы оно мстило чело­ веку за оскорбления, нелепо, чтобы его можно было удовлетворить наказанием его оскорбителей?..» Боюсь ошибиться, но что-то подобное я слышу и в первом защитительном слове Ленина-адвоката. Критика тогдашнего положения — это и была защита. Религия стала поли­ цейской — так ее называл позже Ленин,— область права смешалась с религией, греховное стало называться преступным. Критиковать замшелое средневековье в законе, предвзятость и подстроен- ность обвинения — это и означало защищать. Не будь 180-й, не было бы и пре­ ступления Муленкова, был бы проступок, извиняемый темнотой и придавленно­ стью русского мужика. Защита критикой — это ленинская непримиримость, 'В . И. Л е в и н . Соч., Изд. 4-е, т. 10, стр. 65—69.