Сибирские огни, 1965, №4

почти оторопи —т он это штудировал, а вот туг подчеркнул — чувство новое, сильное, чем-то похожее на то, что, очевидно, волновало поэта в зимних шушен­ ских Саянах, когда из-под его пера ложилось на бумагу: Благоговейно в домике-музее Я у стола рабочего стою. Тут Ленин жил, за этот стол садился... Мыслители так и не сказали людям, что такое счастье, но люди и без мысли­ телей узнают его, когда оно приходит. Что и говорить, мне здорово повезло, и я знаю, каким словом это «повезло» называется. В 3 часа 30 минут пополудни 5 марта 1892 года Ленин впервые занимает место за адвокатским столиком. Перед судебным присутствием — дело № 20 «о крестьянине Василие Федо­ рове Муленкове, судимом за богохуление». В ажурной виньетке обвинительного акта — «пропись содеянного»: «12 апреля 1891 года в селе Шиланском Ключе Самарского уезда вошел в бакалейную лавочку крестьянин Василий Муленков. В лавке в то время находились крестьяне Михаил Борисов и Федор Самсонов: в разговоре с ними Муленков, будучи в нетрезвом виде, начал ругаться, причем матерно обругал богородицу и святую троицу»... Мелкий уголовный случай... Да и уголовный ли? Скорей, обыденщина,' се­ рое, как шинельное сукно, «полицейское происшествие» для протокола урядника, для «денежной пени», налагаемой без суда и следствия. Грубое мужицкое слово, невежественное, голодалое — тридцать миллионов россиян пухло тогда от бесхлебицы, — пущенное с горя у лавочного хлеба, кото­ рого не укусишь, пущенное при мужиках, при своей же деревенщине, без умысла повредить вере, и вот — закрытая дверь, стража, чопорное трио коронных судей, двенадцать присяжных, брелоки, чернолаковые бутылки сапог, бороды клиныш­ ком, бороды лопатой... Суд. Первое впечатление — защита легка и беспроигрышна. Нет умысла, а следо­ вательно, и нет преступления. Чтобы убедить в этом присяжных, достаточно потрясти над адвокатским сто­ ликом учеными книгами... Умышленное преступление — это всегда нападение. Нападение на чьи-то прара. И не ради самого нападения, а ради определенных преступных послед­ ствий. Вор ворует не ради воровства, а ради чужой денежки. Убийца хочет чьей-то смерти. Чего же хотел Муленков в бакалейной лавке? Поколебать веру? Вздор. То, что он сделал, — некриминальное, неуголовное нарушение. Про­ ступок... Твержу про себя в тоне незатейливой детской дразнилки: «Нет умысла — нет преступления, нет преступления — нет наказания». Обвинение разваливается, как снежный ком. Но так ли? Ищу защитительную речь Ленина. Что в ней? Как он строил свою первую защиту? На листе сорок втором судебного производства — сухая регистрация: «Товарищ прокурора поддерживал обвинение, изложенное в обвинительном акте, и полагал определить Муленкову наказание по 2 степ.[ени] 38 ст. Улож. о наказ. Подсудимый в свою защиту и в последнем слове снова сослался на со­ стояние сильного опьянения, в котором он находился». Странное умолчание о защитнике. «Товарищ прокурора», «подсудимый»... А где же защитник? Нельзя и помышлять, будто его не было вовсе. Это невоз­ можно по правилам процессуального «обряда». Да вот и запись: «По открытии заседания подсудимый занял место на скамье подсудимых иод охраной стражи, защитником подсудимого был помощник присяжного пове­ ренного Ульянов, избранный самим подсудимым» 3 « С и б и р ск и е о гн и » № 4.