Сибирские огни, 1965, №3

Софья — она и есть падчерица! Почему бы не повесить на ее шею жер ­ нов любовного обмана жениха?.. Да , верно: почему нет?.. Что Гриневич на тридцать лет старше Софьи — не резон: мало ли лысых брюханов- «любителей»!.. Но самое любопытное, что обнаружился новый обман ма ­ дам Кружилиной — оказывается, никуда не уезжала Софьюшка!.. Р е ­ шительно, Софья начинала мне нравиться: умная девица!.. Только з а ­ была, что шило из любого мешка вылезет!.. Она вышла меня встретить за калитку палисадника, будто знала, что я приеду, и у меня мелькнула мысль о Золотухиной: вероятно, уже посекретничала... Пока Софья читала мое служебное удостоверение, я разглядывал ее наивнимательнейшим следовательским взором: да, хороша, черт по­ бери! Зря Олечка сказала презрительно: «Только коса да глаза»... А ра з ­ ве этого мало, чтобы влюбиться? Глаза огромные, голубые, такие же бездонные, как небо. Коса, русая, русская коса, мало не до пят... Руки— я вспомнил красивейшие руки Евгения Александровича! — Пройдемте в дом, гражданка Кружилина. Ваш отец здесь, в Мочище? — Отец — в отъезде... Ставьте велосипед к террасе... Начался допрос. Начал я с другого конца, чем она могла бы предположить. — Почему вы вступили в комсомол? — А разве это имеет значение? — Отвечайте на вопрос... — Я... я давно сочувствую. — И когда флиртовали с белогвардейцами? — Это ложь!.. Мой отец — партизан красный. И я не буду отвечать на такие вопросы! — Будете отвечать на все мои вопросы. Иначе... Сколько вам лет? — Двадцать четыре... — Поздновато спохватились... Я чувствовал в себе нараставшую злость, и она обращалась в от­ вратительное, а у следователя д аж е преступное, издевательство над до­ прашиваемым. Наконец подавил в себе это... — Почему вы скрываетесь, Софья Евгеньевна?.. — Я?.. Я не скрываюсь. — Вам была оставлена повестка у мачехи (она вздрогнула). Поче­ му лжет ваша мачеха? Почему вы глаз не кажете, не присутствовали на похоронах Володи? Что значит в вашей жизни Андреев? Ну, от­ вечайте! Она смотрела мне в глаза, и я подивился внезапной перемене: ока ­ залось, что глаза уже не бирюзовые, а поблекли, куда-то запали; губы синеватые и одета неряшливо... Вон даже чулок висит складками... Разъяснил положения девяносто пятой статьи Уголовного кодекса. — Будете врать — тюрьма! — уже прямо предупредил я, хотя не­ крашеные губы, и бессонные глаза, и спущенный чулок погасили злость: значит, переживает все же, чертова дочь! А она спросила: — Можно, я сама напишу показание? — Пишите. И вот что: дайте мне все письма Андреева. — Они в городе... — Так ли? Где ваши вещи — ну, чемодан, корзина? — Будет обыск? Вон там, под кроватью. Пожалуйста — ключи. Писем там нет. Я оставила все в городе...