Сибирские огни, 1965, №3

стрелял, стрелял, стрелял... Пороховой дым стлался по озеру, и встрево­ женные табуны уток носились в поднебесье... Но весло оставалось не тронутым дробью. К полудню я вполне удостоверился: прекрасное, «штучное» ружье-— не имеет боя. Я слыхал о таких ружьях... Теперь я обрадовался: слава богу, что «Голланд» не мой, а «вещдок». Продолжать с этим ружьем охоту не было смысла. Оставив лодку в камышах, в условном месте, я побрел лугами к по­ селку. Уже на обратном пароходе у меня мелькнула мысль о том, что... между плохим боем «Голланда» и смертью Володи может существовать какая-то связь... Как и почему появилось в мыслях такое, я смог бы объяснить только словом «интуиция»; но я не верил в действенность это­ го слова и считал словечко «интуиция» пережитком, анахронизмом со­ знания. Утром в понедельник, прихватив с собой «Голланда», я отправился к оружейному мастеру Петру Павловичу Русанцу. Русанец жил на тихой улочке, где днем щипали травку обыватель­ ские козы, а ночью захлебывались злобным лаем дворовые псы. Над воротами беленького домика Русанца висела непропорциональ­ но дому огромная, ржавая вывеска с плохо различимыми рисунками двух скрещенных ружей, двух револьверов, пишущей и швейной маши­ нок и примуса, а венчали всю эту технику выписанные бронзой пять «золотых» медалей, якобы полученных Русанцом на Парижской, Брюс­ сельской и Петербургской выставках, во времена Очакова и покорения Крыма. В тысяча девятьсот двадцать пятом году Русанцу стукнуло шесть- десят пять лет. Он был высок, тощ, носил козлиную бородку и всем обликом походил на Дон-Кихота. Петр Павлович был серьезным эрудитом по части охотничьего ору­ жия и мог бы затмить даже Евгения Александровича Кружилина. По авторитету Русанца мешала пагубная страсть. Он тоже считался охотником, даже «вел породу» подсадных уток, имел пса, которого сам же называл: «системы кабыздох», и иногда, после долгих сборов, даже выезжал на охоту. Однако всегда получалось так, что ему не удавалось уехать дальше пароходного буфета, и к вечеру он, тем же пароходом, возвращался в город, входил пошатываясь к себе во двор, вешал на гвоздь ружье ка ­ кого-нибудь заказчика (свои ружья были давно пропиты) и кричал ко­ павшейся на огороде супруге, Устинье Сергеевне: — Утка!.. Бойся меня — сёдня я пьяный! Это было попыткой застраховать себя от угрожавших репрессий. Но желаемого результата не получалось. Заслышав грозное предупреж­ дение, Устинья Сергеевна медленно вытирала о подол оборчатой юбки крепкие руки и, прихватив валявшийся на огороде черен от сломанной лопаты, начинала сквозь густую ботву неторопливо пробираться к мужу. Дородная, крепко сколоченная и неумолимая. Если Русанец был пьян «до изумления», он, закрыв лицо руками, вставал спиной к подруге жизни и с достоинством, без брани и протестов, принимал возмездие. Если же ноги престарелого мастера еще сохраняли способность к передвижению, отступал к сеновалу, взбирался по ступенькам пристав­ ной лестницы наверх и, втянув лестницу за собой, продолжал угрозы: — Бойся! Бойся! Я дом сожгу!.. Устинья Сергеевна не могла взять приступом сеновальную тверды­ ню. Единственной возможностью ее было запустить вверх черен, но по