Сибирские огни, 1965, №3

на рентгеноскопию, все уступали место старшим. Но делаете ли вы то же самое поодиночке, «по секрету», про себя и для себя? Я в этом не уверен. Вчерашний случай доказал, что вы дисциплинированы только при мне, как стадо при пастухе. Грош цена такой бараньей дисциплине. Я хочу быть уверенным в том, что если вы меня сегодня отнесете на кладбище, то ничего от этого не изменится, и завтра класс будет жить так, как мы мечтаем, по тем законам, которые мы создаем... Давно уже на наших собраниях я не слышал такой дружной тиши ны, не видел столько хмурых лбов и прячущихся глаз. — Именем закона «Не врать!» я еще раз спрашиваю: кто надумал сорвать урок? — Ну, я! — Сам староста! Зачем? Сашка оборачивается ко мне и кричит: — А что я ей такого сделал, что она меня ненавидит? Что? Вы сами говорили про вежливость и вообще по этикету надо уступать дорогу стар шим. Так? Ну, вот, как раз перед тем днем я смотрю, Тина Савельевна идет. Еще двери ей открыл и говорю: пожалуйста. А она говорит: учи­ тель последний входит в класс, а ты опоздал — иди к директору за р а з ­ решением. И вместо спасибо так дверью хлопнула — чуть нос не отбила Пусть все скажут, если неправда... Слезы обиды, самые скорые в мире слезы, подступают к Сашкиным глазам. Еще минута, и этот крепкий парень не совладает с ними. — Садись, Кобзарь, на место. Сашка бросился к своей парте и, едва коснувшись сиденья, уткнулся головой в кольцом сложенные руки. В поисках истины я пошел своей обычной дорогой: окно — двери окно. Я не знал, что говорить, и обратился к ребятам. — У кого какое мнение? Мнение! Его не трудно высказать в адрес Васнева или Уткиной, но когда речь идет о первом силаче класса... — Что же вы молчите? Или мне снова обратиться к алфавиту? Алфавит это, конечно, крик отчаяния. Но что делать! Всему на све те надо учиться. А наука говорить правду в глаза пока еще не самая лег кая. Вот и приходится по алфавиту вызывать гражданские чувства Как-никак не сам назвался — вызвали. А раз встал — врать не будешь И обижаться не на кого: говорили все тридцать семь. Пройдет время, и мы будем с улыбкой вспоминать об алфавите, а пока что... — Бабушкина! Это удача, что Оля открывает список класса. Она совсем не умеет врать и хитрить. Оля встала, аккуратно одернула платье с белоснежным воротничком и сатиновыми нарукавниками, закинула за спину густую, вьющуюся косу и убежденно, словно отвечая урок, сказала: — Тина Савельевна очень строгая. Особенно к Саше Кобзарю. ЕЕ и он тоже виноват. Лучше бы он обо всем рассказал вам. Я ему тогда го ворила. А он не послушался. И другие мальчики начали кричать: «Отом­ стим! Отомстим!». Вот и получилось «ЧП». — Вертела! Иногда и Юрку покидает торопливость. Он долго рассматривает что то за моей спиной и, словно найдя искомое, нехотя сообщает: — Я воздержался. — Такого у нас еще не было. — Выходит: «Моя хата с краю, ничего не знаю»? Что ж, сиди и дро­ жи в своей норе... Воронов, твоя очередь! Но не такой Юрка парень, чтобы где-то отсиживаться, когда другие идут вперед. Вырвавшись из своей «хатки», он бегом догоняет нас: