Сибирские огни, 1965, №3

Чувствую: драгоценные капли уходят в песок. Повышаю голос: — Между прочим, Вова, самая высшая мера наказания — вовсе не .расстрел. Что расстрел? Чик — и нету.— Класс настораживается, возвра­ щается ко мне.— Самое тяжкое наказание, когда человека лишают Р о ­ дины, прогоняют с земли, на которой он родился и вырос... Молчание — тоже целая симфония: от любопытства приоткрыты губы, от нетерпения навострены уши, глаза жаждут необычного. — Я верю, что мы будем жить дружно. Один за всех и все за од­ ного. Но для тех, кто не станет выполнять законы класса, наш лозунг короче: «Все на одного!» До тех пор, пока он не поймет, что ошибался. Если кто не поймет, пусть убирается на все четыре стороны. Родина или изгнание! Напрасно я боюсь остаться непонятым. Следует деловое обсужде­ ние «Примечания» к закону, которое Зина записывает в окончательной редакции: «Тот, кто нарушит Закон № 1, будет стоять после уроков и думать над своим проступком». Я достаю свою авторучку, подаю Сашке и обращаюсь к классу: — Прошу встать, товарищи! Подписывается наш первый закон. Ребята встают без обычных стуков и шумов. Сашка долго прице­ ливается к месту росписи. — Просто подписаться или чтоб роспись была? — спрашивает он. — Роспись, но чтобы разборчиво. Документ! Сашка коряво выводит свою фамилию и делает в конце завитушку в виде хвоста веселого поросенка. Зина ставит после фамилии свои ини­ циалы, я пишу размашисто: «Старший Советник Горский». — Садитесь, товарищи! Все чинно опускаются на скамьи. Остается, поднявшая руку, Ата Иванова. — Чего ты? — удивляется председатель. Ата торопливо выходит к столу. Тут мужество покидает ее. З а ­ мявшись, она растерянно смотрит на класс. У тоненькой, белокурой Аты правильные мелкие черты лица и огромные карие глаза. Они смот­ рят, вечно чему-то удивляясь. Теперь она удивлена своей смелостью и затаенной тишиной класса. — Ну, говори, кого побаиваться-то,— ободряет Сашка. Ата подозрительно часто хлопает мохнатыми ресницами и к пол­ ной нашей неожиданности начинает реветь: — Не хочу... не хочу, чтобы меня звали Травиата. Все меня д р а з ­ нят Трава, Трава... или Вата... И вообще у всех имена, а у меня? Опе- ра-а!.. Мы не знаем, смеяться или плакать — так смешна она сама и горь­ ки ее слезы. Бедный ребенок тихих родителей с громкими запросами! Если бы ты еще знала, что Травиата в переводе с итальянского — падшая ж ен ­ щина!.. Я успокаиваю девочку. Ребята тоже. — Чего реветь! Мы тебя сейчас перекрестим! — Запросто! — Давайте попа выберем! — Аллилуя-я, аллилуя, крестится раба божья Травиа-а-а-та-а-а... Ата не сердится. Непросохшие глаза ее росно блестят и улыбаются. — Как же ты хочешь, чтобы тебя звали? — спрашиваю я. — Лена... — Лена? Что ж, хорошее имя. Вполне подходит к тебе. Как вы ■смотрите, ребята?