Сибирские огни, 1965, №3

Надо бы вступиться за министерство финансов. Но монетки уже не видно. Позабыв об усталости, ребята хлопотливо топчутся вокруг сажен цев, меряются с ними ростом, ласково касаются руками ветвей. Поистине ребячье это дело — сажать сады! Все классы ведут работу в одном ритме. И вот уже, самое славное на земле, зеленое воинство волшебно вы страивается в длинные ровные шеренги. Осталось напоить деревца жи вой водой и — салют новому саду! Салют! И снова бой Долго не проходил у меня вкус от воскресника. В тот день я впер вые увидел ребят близко, рядом, не отгороженными от меня черными партами. Высадить бы вокруг городов леса и отдать бы их школьникам. Ды ши круглые сутки сосновым бором, купайся, загорай, занимайся спор том. И учись. Учились же древние греки в садах. Не Случайно словом «академиям они называли школу в саду! Я шумно провозглашал свою теорию в учительской, когда заметил в дверной щели кудрявую голову старосты моего класса. Лариса делала страшные глаза и энергично кивала мне. — В чем дело? — Григорий Иванович, идите скорее! Там мальчишки натворили такое... Бегу в класс. Все стены и даже местами потолок в рыжих пятнах Куски пирожков с повидлом нашвырены на пол. Верхом на Воронове сидит Сашка Кобзарь и, втирая тому в сцепленные зубы повидло, при читает: — Вороне где-то бог послал кусочек пирожка... В другом углу, распятый на полу Гороховым и Васневым, барах­ тается Сомов. Прячась за партами, перестреливаются кусками Красюк и Радченко. В общем, не класс, а образцовый сумасшедшник! Первое желание — снять ремень и пустить его по мягким местам этих варваров, топчущих хлеб. Сцепив руки за спиной, прохожу к окну. Хочется вдохнуть свежего воздуха. Но кроме форточки у нас ничего не откроешь. Дора Матвеевна приказала завхозу заколотить все окна, начиная со второго этажа. Помню, как мы возмущались. Но, видно, Дора Мат­ веевна лучше всех знает, с кем она имеет дело, и как ей сберечь вверенный контингент. Как могу, спокойно предлагаю: — Прежде всего уберите класс. Встают, отряхиваются, оттираются, мало-помалу приходят в себя Размазывая грязными руками повидловые усы, канючит со слезой Борька Малинин: :— Григорий Иванович, прости-и-те... Мы больше не будем... — Что вам простить? Вот это? — я поднимаю с пола кусок затоп тайной булки.— Этого никому нельзя простить, вы понимаете! Никому: — Это Сомов начал первый кидаться. — Я начал? Я? Меня самого мазнули, если хочешь знать,— кричит Сомов, утираясь тетрадным листом. — Все шкодничали, чего там,— машет рукой Валерка Красюк