Сибирские огни, 1965, № 002

Бабы они бабы и есть — шугни курей, они все в одном перепуге да в разные стороны! Тогда вот, после разговора с Евдокимом, захожу в избу, ладони че» шутся со зла — так бы ляпнул кого об стенку. Такой дом выстроен, столько добра сюда свезено — и бросай, ядрёна, все к лешему! Выложил все бабам — не стерпел. Сергевна, сырая душа, тут же размокла: — Это что ж! Ведь сселят... Ох, серван, ох, коврики мои, ох, пресвя­ тая богородица-троеручица. Матушка сидит на скамье у печи, руки сцепила и тихонечко так; «м-м-м»— точно бы глухонемая. Тут Катя подошла — поглядела на нас и хотела по лестнице на­ верх, к себе. — Погоди,— говорю,— туча надо всеми висит, общая — как ты-то? Вон Евдоким выселять приходил! Д а ты что такая зеленая? — А ничего! — руки скрестила, голову подняла: — Возьмем да у^дем. Хотя бы в Иркутск! Зайчик все устроит. Квартиру снимем или лучше дом купим. Деньги же, папа, есть? Есть? — Деньги, деньги! Деньги надо не в расход, а в доход. Быстро там в городе расфукаем. Не для того копленые. Тут матушка вдруг, от печки, как дыхнула на нас жаром ! — Это я чтоб со своей родимой земли! Д а я чикойской водой вспоена, чикойской землей вскормлена. Вы-то почти уж городские, а я? Я дальше хребта не ходила. Мне ваш Зайчик да городская квартира и вовсе ни к ряду, ни к толку... Чужо е мне... Д а я лучше ж и в а я в гроб, чем из Мурашей... ...Сижу у костра, а все матушкино лицо вижу — сухое, закаменелое, а глаза блестят, дурные совсем глаза... Вот и решай под эту бабью музыку! И сейчас, з а лесным нашим ужином, тот ж е разговор Сергевна з а ­ тевает. — Не надо, Григорий Иваныч, с имя так — напролом, ведь до сих пор обкручивались, тиховертью проходило... Катя, глядючи в миску, молчит. Аркашка сидит — в одной руке ложка , в другой то ли жучок, то ли кузнечик — и с этой живностью, ка к с приятелем, полоумный разговор ведет. А Сергевна свое — голос рассластился, ну не баба, а карамель: — Ты б его в дом завел, почаевничали, доброе вспомянули бы, он бы оттаял, ведь и он намучился, бедняга, в эти годы... Катя ложку положила, миску отодвинула, выпрямилась. — Ну и что? Ну и что? Не нравятся ей мои слова! Сама б к ним прошла, проведала — не съели бы тебя! Макарычев-то Осип с председа* телем в приятельстве, выпивают вместе... И с Артюхой в кумовьях. Что ему сказать-то стоит, чтоб нас не трогали! Мы бы, глядишь, время и протянули! Катя в зглянула на меня, на мать. — Чт© ж е ты из меня делаешь, мама? Когда я хотела к нему съез­ дить, ворота заложили , за руки держали . А теперь? Эх вы... Лучше б я уж на ферму к Нюре Москалевой... Встала и пошла в юрту. Тут Арк ашка встрял — сунулся, как клопик на спичку. — А я на ферме был. Мы с Галкой на лодке. Мне щей налили по край. И песни пели про рябину. Я еще с-Нилой плясал. Ну, тут я не сдюжил, Аркашку ложкой так дерябнул по лбу, он и жучка выпустил.