Сибирские огни, 1965, № 002
бить -— бери, будь здоров, билет, договор с сельсоветом заключай! Тогда давай, ядрёна, и медведей к порядку, и белок, и бурундуков, и кедро в ок— всех зверей к порядку, к аждому норму — сколько кому орехов нащелкать! Смехотура, да и все! А я, между прочим, тоже вольный, как лесной зверь, все тропки знаю, всех обойду! Договор? Билетик? А у меня, дорогие мои, Кузьмич в райпотреб союзе, у меня с ним толковый договорчик: кулей пяток им, а полсотни так расторгую. Глядишь — и обнова, и вещи в дом, и Кате на ученье, и денежки про запас. И никакого никому убытка от этого! Просто — был на дереве орех и не стало. Поездил я последние годки, потерся среди людей, зн аю все пути — и праведные, и неправедные. И таков мой закон: никогда никому не ме шаю, никому поперек не стою, ни у кого кусок хлеба изо рта не тащу! Только и ко мне в глотку не суй пятерню — щелкану зубами! Колхоз? А что ж, пожалуйста, пусть бы колхоз покрепче, пусть бы на ножки встал — и мы бы с полным удовольствием включились. А пока — жить ведь надо. К тому ж е инвалидность у меня. Митрич нй зря в собесе сидит, дело знает, выправил по документам все по з а к о ну. Я же, всем известно, после контузии... А вообще мы не совсем отошли, вблизи колхоза держимся. Сергев- на кое-когда в огородную бригаду сходит, моркву подергать. И Катя. А матушка т ак и вовсе изо всех сил, и погонять не надо, а мне от ее кол хозной дурости прямая польза. И я сам другой раз в колхозном правле нии потопчусь со своей справкой. Совсем в сторону от колхоза нельзя: главный прокорм — от земли. Когда на земле сидишь — поспокойней живется. И еще: а вдруг трудо день подскакнет, вдруг и тут пахнёт прибытком? Все это я говорю сам себе, когда хожу от одной кедры к другой и бью по дереву колотом. Шишка вокруг меня тяжелым дождем падает, а я все вроде с Евдокимом возле ограды разговор продолжаю . А вдруг дорогие земляки без меня собрание соберут, д а постановят, да исключат? Хоть бы кого, кроме матушки, оставить дома, так ведь не справлюсь в лесу один, без Сергевны и Кати! А ежели бы и остались они в Мурашах да призвали бы их для р а з говору в правление, ну и толк какой? Сергевна бы в слезы, а Катя бы надерзила. Что с ними, что без них! Теперь в селе, пожалуй, и слова некому за меня сказать! Нюрка Москалева? Беспременно против. Вишь, Катю ей на ферму подавай! Краснояровы? Те всей семьей навалятся, проголосуют! Как же: «Мы есть колхозный костяк»,— это Артюха т ак 'про себя, и Краснояри- ха-свинарка вторит, и Федька, и Машка , и Горчаковы! А у Макарычевых, по злой памяти, тем более рука не дрогнет: из-за Евдокима в единый момент мне хребет переломят. А что я, допустим, медведю этому, Евдокиму, плохого сделал? С а молично — ничего! Дружил он с малолетства с Катюшей, в доме как свой был, вместе с нами за стол садился, вместе в кедровник — сам напрашивался! — и приобвык ездить. Даром тоже шишку не бил. Денег, правда , ему я не давал, не баловал , а кормить кормил, харчей на него от евойных роди чей не требовал, а когда и подарочек сунешь: раз часики з а четыреста рублей, вдругоряд сапоги (надоело: в таких прохудашках башмаках хо дил — за кории з лесу цеплялся, шишку некогда было собирать!). И оре хов ешь сколько хочешь, и домой бери, хоть полмешка! А уж старика Макарычева, ей-богу, не обижал — пусть припомнит! А что перечить мне Евдоким стал, как повзрослел, советовать изна- халился (мол, как-то нехорошо, стыдно, единолично получается, лучше 6 . «Сибирские огни» № 2.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2