Сибирские огни, 1965, № 002

Улыбнешься и снова вздохнешь, тень за светом пройдет по лицу. И евоей-то души не поймешь на закате в осеннем лесу. Да и что в ней копаться опять? Напряги потревоженный слух: лесорубы идут отдыхать, гонит стадо усталый пастух. Ну-ка лучше — на звон топоров, ну-ка лучше — в мычанье коров в суету оживленных дворов, в полыханье вечерних костров. Не лукавствуя, свой у своих, потолкуй-ка за честным столом о дровах, о картошке. О них! А потом уж, потом — о своем. Н А Т АША , Кричит ей мама: — Доченька, иди домой! А доченька — не очень-то на зов такой. Ушли косички тонкие — нет до сих пор: ведь дом их — лето звонкое да шумный двор. Твердит мамаша: — Доченька, домой велю! А доченька всю ноченьку, как во хмелю. ИДИ ДОМОЙ! Две тени бродят томные, не нужно слов, и дом их — ночка темная, а мать — любовь. Старушка пишет: — Милая, жду столько лет. Беглянка белокрылая ей шлет привет. Идет она восторженной по жизни в рост, а дом — верь мир нехоженый до самых звезд. ночью Упала первая дождинка, и ахнул гром, как дикий джаз. Подпеть бы что ли под сурдинку? Да не поется в этот раз. Одни сомненья вместо пенья. И тьма нависла тяжело. Все атмосферное давленье как будто на сердце легло. Не встрепенусь, хоть бей из пушек. А ведь всего-то жду сейчас копну волос, да горсть веснушек, да пару самых хитрых глаз. А ведь всего-то жду и верю, что всем сомнениям в ответ она вот-вот откроет двери, войдет, как солнечный рассвет. как входит ласковое лето в молчанье северных снегов — и ей опять воздам за это веселым золотом стихов.