Сибирские огни, 1965, № 002
Сегодня воскресный день, город ожил с раннего утра: от пристани, вниз по Иртышу, пошли пароходы с гуляющими. Пароходы украшены бесчисленным коли чеством разноцветных тряпиц; на палубах, сверкая медью, гремели духовые орке стры. И благословляя праздник, на высоких колокольнях гудели колокола. Все было направлено к тому, чтобы поднять дух обывателя. А причин к веселью — не было, на фронте шло отступление. Еще с вечера мы с Всеволодом сговорились навестить Сорокина, он обещал показать свои новые рисунки, познакомить с интересными людьми. Казалось, ради этого светлого дня Всеволод надел белую блузу с широким воротником, на котором искусно была вышита зеленая змея; она извивалась по всему воротнику и, казалось, вот-вот заползет к нему за пазуху. Некоторые про хожие таращили глаза и говорили вслед нам: — Футурист какой-то... А мне нравилось, что Всеволод сбросил, наконец, свою черную робу, пропах шую типографскими красками. Он не слышал этих замечаний, шел и твердил строчки стихов, только что полученных им от Кондратия Худякова из Кургана: Как хорошо на зыби сонной, На сонной зыби сонных вод, Там... Где сиреною влюбленной Тоскует белый пароход... Поэт проездом был в Омске, видел пароходы на Иртыше, чего нельзя уви деть ни в Кургане, ни в Петропавловске,— и написал стихи. Мы перешли мост через Омку и не торопясь шагали вверх по Дворцовой. Нас обгоняли и двигались навстречу шумливые ватаги молодежи, скрипучие про летки извозчиков с празднично одетыми людьми. У гостиницы «Европа» толпился народ. Так бывает на базарах, когда появ ляется фокусник. Иногда самый глупый фокус собирает людей. Но странно было то, что люди смотрели не на двери, не на окна гостиницы, а куда-то вниз, на за бор. Зрители теснились, и через них ничего нельзя было разглядеть. — Что там за чудо? — громко спросил Всеволод. Ему никто не ответил, но когда толпа несколько поредела, мы, наконец, уви дели на заборе широкий аншлаг длиною чуть не в три метра: «Выставка кар тин Антона Сорокина». Забор был низкий, и всю выставку можно было увидеть только пробравшись на край тротуара. На выставке было не менее сотни картин разных размеров. Тут •и масло, и акварель, и графика. Под каждой картиной или эскизом соответствую щая подпись, разъясняющая содержание. Мы остолбенели. Когда все это сделано? И под силу ли такая большая кро потливая работа одному человеку? Позднее мы разглядели, что все картины раз мещены на щитах, значит, автор мог и это сделать дома, а после прибить к забо ру гвоздями. На выставке были: «Восхождение на Голгофу» — человек несет тяжелый крест, а из-под ног у него обваливаются камни и летят в пропасть; «Омут» — над черным омутом склонился цветок, а чья-то рука захватила его и тянет в пучину; «Любовь и смерть» — смеющийся человеческий череп и вонзающийся в его висок •кинжал. Тут был и барельефный портрет Сорокина, сделанный скульптором А. Пожарским, и образы, навеянные музыкой Эдварда Грига к Пер Гюнту, и тонкие акварельные переходы от мрака к свету — это музыка П. И. Чайковского. Тут и вездесущая свеча, со словами: «Гений Сибири Антон Сорокин». Экспонатов было много, и сейчас нет возможности все их припомнить и пе речислить. Люди подходили, смотрели — и одни удалялись молча, а другие ворчали: — Делать ему нечего, вот он и малюет на заборах... — А ты попробуй, намалюй так...— вступился за художника Всеволод.—Это же просто гениально!..
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2