Сибирские огни, 1965, № 002

Я разбирал бумаги в старой папке, и в руки мне иопались ноты. Это была вторая поэма Скрябина. Почему ноты в папке, если к музыке не имеешь отноше­ ния? Оказывается, к музыке, хоть и косвенно, имел отношение другой человек— Константин Николаевич Дегтяренко. Он на оборотной стороне лощеных листов писал тезисы выступлений и набрасывал проекты приказов, потому что во время войны у него не было подходящей бумаги. Я подосадовал: и в войну кощунствен­ но губить красоту, но на оборотной стороне, когда вчитался, честное слово, была тоже поэма. Строки уже пожелтели. В каком году он писал, выяснить не удалось, речь шла о подготовке к празднику животноводов пятого июля. Там было что-то вроде обращения директора совхоза имени Куйбышева к рабочим. «Бригадиры животноводческих бригад — Анна Карповна Титкова, Валентина Григорьевна Пашкина, Федор Ефимович Шрамко... Когда посмотришь на Ваш героический труд, появляется радость, приходит мысль о том, какие Вы все-таки удивительные люди, настоящие герои, помощни­ ки нашей Красной Армии. В этой схватке как могли Вы народу помогли. Помогли и помогайте — Больше молока давайте!» % Стихи, конечно, далеки от совершенства, но дело совсем не в том. Тот, кто знал и видел этого сурового человека, не сможет представить себе, что он когда- то за большим столом директорского кабинета или дома, затаившись от близких, грыз ручку в муках творчества, чтобы с трибуны заговорить с людьми стихами! Костенковская история как-то закрывает Дегтяренко другого — прошлых лет. А ведь он поставил на ноги три хозяйства — два совхоза и колхоз, а раньше был заместителем начальника цеха на Кузнецком металлургическом комбинате. ...Он шел по пахоте. Земля жирно лоснилась на солнце. Он разбивал ногой комья, прошитые, точно нитками, белыми корнями сорняков. И здесь не утерпел! Показывал, широко разводя руками: тут поставим ферму, там мастерские, против конторы клуб. Настоящий, чтобы не стыдно людям в глаза смотреть бы­ ло. И почему-то спросил, вроде бы некстати. Любит иногда вспоминать. — Я тебе не рассказывал, как деньги в фонд обороны сдавал? — Нет. — В совхозе Куйбышева тогда директорствовал. И надумал собрать день­ ги на танковую колонну. А что? Соберу! Сам два отреза последних отдал для по­ чина, после, вот этого дела, созвали актив, раскрепили каждого по дворам и, ве­ ришь — нет, в три дня провернули кампанию. Собрали больше, чем рассчитыва­ ли. Завалился в горком с целым мешком. Принимайте или как тут быть? Гово­ рят: «Директивы такой не было и самочинство не поощряем». Какое же самочин­ ство, — инициатива! Глупое, знаешь, положение. Куда я с этим мешком? Мыкал­ ся день- без толку, после махнул в Прокопьевск. Там на почте приняли. И не учел как-то, понимаешь, что перевод оплачивать надо. Меньше послать неудобно, на­ род спросит, куда дел? Ну, хоть плачь! Тут рынок рядом, толкучка. Снял пид­ жак: а ну, навались! Хороший пиджак, тоже последний, за полцены отдал — стыдно торговать, никогда, понимаешь, не торговал. Да и на билет ни копейки не осталось. Зайцем ехал, в одной рубахе, как бродяга. Трясся всю дорогу: заберут, думаю, в милицию, стыда не оберешься! Пронесло. — Дошли деньги? — А то как же! Благодарность из Кремля получили. И сейчас в конторе под стеклом висит... Таких вот историй в его биографии много, недаром о нем легенды склады­ ваются, потому что он без остатка отдал себя делу.