Сибирские огни, 1965, № 002
— Тут, вот этого дела, спрашивают: как поднять хозяйство, какая тропка ведет на вершину? За что ухватиться сперва и держать мертвой хваткой? Я на этот вопрос ответить не могу: ведь сколько колхозов, столько и начал. Но конец должен быть один — богатство... Речь для начала явно некрасноречива, но сразу брала «быка за рога». У пред седателя все определено, взвешено, переведено на рубли и копейки. Эта опреде ленность и ломала представление многих о том, что в сельском хозяйстве задумы вать наперед рискованно, что урожай-то наполовину «от бога». Полгода назад доярки брали от коровы чуть больше тысячи литров, а сейчас возьмут по две. Если в январе пятьдесят пятого года было продано государству молока на 1228 рублей, то в текущем году эту цифру надо помножить на пятьде сят четыре. — Утверждаю: не знаем цену перегноя. А что получается, смотрите, — продолжал Дегтяренко, опершись указкой на стол. — Мы вывезем на поля пять тысяч тонн перегноя и получим дополнительно картофеля на гектар шесть тонн, кукурузы — десять-двенадцать тонн и восемь центнеров зерновых. Вывозка обой дется, тоже на гектар, машинами — 273—303 рубля, лошадьми по 418 рублей, а доход — 733 рубля на гектар, — подчеркнул он, — итог: плюс четыреста с лишним тысяч. Я впервые с таким интересом слушал о самых обыденных вещах — об агро технике, о раздое коров, о силосе, о трудоднях. В зале даже не кашляли. В перерыве я присоединился к степенному дядьке, носителю, как мне пока залось, скептического начала. У него была кержачья борода в мелких кольцах до самых бровей и удивительно синие* глаза. Я тоже не совсем как-то верил, что мож но с такой быстротой впрячь в оглобли, подчинить дисциплине вконец разваленное хозяйство. В то же время малодушно боялся неверия со стороны в такую строй ную, в такую зажигательную логику тридцатитысячника Константина Николаеви ча Дегтяренко. Ведь бывает так: только заразишься верой энтузиаста, а тебя кто- нибудь тут же, с ходу, сверзит безжалостной рукой — смотри, дескать, «король-то голый». Он щедро отсыпал мне махры на закрутку, сунул за ухо мою папиросу «Каз бек». Пристало время для серьезного разговора. — Как жизнь? — Как в самолете: тошнит, а летишь. Вот оно самое, начинается! — Разве хуже стало при новом председателе? — Все наоборот теперь у нас. — Его глаза, казалось, еще гуще засинели от сдержанного мужицкого лукавства. Он меня понял! — Наоборот, значит? — Раньше верная примета была: грязная корова — колхозная, ухожен ная — своя. Сейчас с другого конца смотри: чистая — колхозная, грязная — своя. А жить тяжелей... В прошлом году я пшеницу, которую на трудодни отвалили, в мешке на горбу унес, нынче машину просить придется. — Любопытно... — Сильно любопытно. — Он пыхнул в лицо мне самосадом и подался заго дя выбрать место поудобней. Я, посрамленный, остался на ветру. Было о чем думать. Судите сами. У нас на селе немало квалифицированных специалистов, и для многих, конечно, не в новинку то, о чем они услышали в зале. Они умеют сеять, «чуют нутром» характер земли так же, как, скажем, хороший механик на слух может определить самый хитрый недуг машины. Так почему же они не умеют поворачивать так круто? В чем главный секрет этого высокого человека с указкой? Мы привыкли сперва видеть очевидную сторону явления. Центнеры, гектары, графа прихода в бухгалтерских книгах — следствие, но не причина. Голова все му — человек, и самый талантливый хозяйственник будет строить замки только в
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2