Сибирские огни, 1965, № 002

Серьезный, сумрачный мужчина... похож на Гулливера с рисунков Гран- вилля... Румяный, отглаженный — Кола Брюньон... Говорит неохотно, короткими, незаконченными фразами, без ощутимых зна ков препинания. Слушаешь и как-то устаешь за него... Она начинала в лаборатории цитологии от ничего... Биология, очевидно, представлялась ему сущей чепухой... Профессор, искренне убежденный в том, что ни в чем не смыслит, кроме математики... Синеглазый, небритый физик, пристроившийся на столе. Его замечания бы­ ли скандально-остроумны... Многих автор называет лишь по именам — Петями, Юрами, Сашами и Ма­ шами, что должно окончательно убедить читателя, что автор на «ты» буквально со всей сибирской наукой. Я перебил собеседника, не удержавшись от вопроса: — Какая же из этих характеристик относится к вам? Или вас обошли в этой книге? — Не обошли, — ответил он. — Тогда прочтите, что написано о вас. Я попробую сравнить оригинал с портретом... — Не выйдет! — воскликнул ученый. — Я уже давно принял меры, чтобы в моем доме никто не мог прочесть того, что обо мне написано! Я выстриг эти страницы! Выстриг и уничтожил! Сжег и развеял пепел по Обскому морю!.. И он потряс передо мной распахнутой книжкой, где часть страниц напомина­ ла бахрому. — Успокойтесь! — сказал я. — Что уж там такого написано? Оклеветали там вас, что ли? — Не пытайтесь узнавать. Там такое написано... У меня ребенок растет. Вдруг наткнется — от стыда сгоришь. До сих пор мне встречались книги, «зачитанные до дыр», но я впервые ви­ дел, как книгу «рвут на части»... — И многие поступают так? — поинтересовался я. — Не знаю. Может быть, они всю книгу... Заходит ко мне как-то сосед, из­ вестный ученый, с этой книгой в руках, и спрашивает: «Помните, голубчик, как она описала наше с вами знакомство?» «Помню», — отвечаю. «Я, знаете ли, все думаю, кто из нас выглядит в этой сцене большим дураком — я или вы?» Собеседник сделал паузу и затем продолжил: — Отвлечемся от конкретных лиц и вернемся к анализу нового жанра. Новый жанр смело наступает на устаревшие традиции, штампы и шаблоны «Ассоциация идет от плохой беллетристики, где профессор — всегда старый чудак... В книгах академики не смеются, не танцуют... и вечно что-нибудь забывают». Справедливо подмечено. Встречается такой грех в старых жанрах. А в новом? В «раздерганных заметках» фигурирует руководитель одной научной груп пы. тот, что «похож на Гулливера». Посмотрим, как его рисует автор... «Улыбается он редко. После трех-четырех фраз разговор ему кажется закон­ ченным... замкнут и непроницаем... вахтеры проверяют по нему часы: пришел — стало быть, девять». Свежо, необычно, оригинально! Нигде раньше не встречалось! Вот еще два образца художественных портретов: «К причалу Новосибирского порта с шипением подкатывали крытые грузо­ вики... Бригадир, жилистый волжанин, в затертой гимнастерке, ворчал...» «Как-то у Красноярска я смотрела, как грузят баржу... Бригадир грузчиков, волжанин в затертой гимнастерке, весело покрикивал...» Какие великолепные близнецы с берегов Оби и Енисея, избравшие одну про­ фессию, гимнастерки, место рождения (волжане), но разделенные тонким художе­ ственным штрихом — один склонен к «ворчанию», а другой к «веселому по­ крикиванию». Теперь обратимся к самой науке, к тому, какой ее видит автор «раздер­ ганных»... Вот он заглянул в одну из наших лабораторий. Что он увидел? «Некоторые приборы тихо урчали, погруженные в свое сокровенное — ин­ фракрасное и электронное». Заглянул в другую лабораторию. Тут уже другое: «Стоит на растопыренных толстых лапах что-то головокружительно слож­ ное, с металлическим хоботком». Ничего более определенного не сообщается и в описаниях ряда иных «науч­ ных объектов». Тем не менее возникает чувство таинственности, романтики и здо­ рового авантюризма!..