Сибирские огни, 1965, № 002

то, и сделал доченьке веселый затейливый кантик поверху... И на мне ичиги, тоже из овечьей кожи, а сшил их дед Горчаков — и не кож а это вовсе, а морская волна, шелковая трава, и не голенище, а войлочная пе­ чечка,— шагай, шагай, Нила Быстрова, чикойским крутым берегом — по холодку, по снегу, по зиме, по сегодняшнему дню и по завтрашним дням,, шагай и не робей! Вот уже, и верно,— зима глядит на тебя побеленными безлесными сопками слева от Мурашей, и белыми подушками зачикойских хребтов, в которые как зеленые иголки воткнуты сосны и лиственницы... И еще глядит зима бело-серыми глазами шуги — плывут льдинки., плывут медленными, еще редкими, еще малыми островками по захоло> левшей тусклой воде, а вдоль бережков хрупкие, ломкие ледяные узоры... Галкины припухлые лапки покраснели, но варежки у нее висят на синих тесемках — охота ей подловить меня за палец и так пройти не­ сколько шагов, и в эти минуты узнаешь от нее что-нибудь тайное, глубо- ко припрятанное, доверительное — из самого теплого уголка ее сердца: про то, что розовая гл а з ас т ая кукла, которую папка привез из города (помните, за тракторными частями е здил ? ),— эта самая кукла ночью- вздохнула и шорхнулась на лавке у окна, и ничуть это не мышь, хотя- Федя и посмеивается! И что Машина Тучка разродилась телушкой чер- ной-пречерной, и Галка придумала ей имя: Африканочка, и так ее и н а ­ звали, и как Африканочка ластится, ловит губами пальцы, а нос мокрый* и холодный. И еще, что она вчера с Аркашей играла в пожар, а за бедо­ вым только и посматривай — схватил коробок спичек и чуть стог з а ам ­ баром не поджег... И очень интересно — Федя ли,— когда поженятся,— переедет к Макарычевым, или Кланя к ним? И как лучше? В общем, ра зболт алас ь моя Галка! А вон опять тетя Тася нас дожидается! И опять у нее узелок с «едушкой»! Галка выпустила мой палец и подалась было вперед, но тут ж е оду­ малась, остановилась и, дожидаясь ,меня, степенно подтянула голенища ичигов. Ну да, стоит у развилки , у поворота на озеро — невысокая, крепкая, с худощавым добрым лицом... Тетя Тася. И в руках узелок. Знакомый. Пестренький. С заячьими ушами уголков. — Здравствуй, доченька! — говорит она мне.— Здравствуй, брига­ дир! — это она Галке,— Вы бы к нам, на птичник, к бабам... не все нам с утями и гусями. В тот раз книжечку нам почитали... Куры и то весе­ лей нестись стали, ей-бо! И домой бы к нам понаведовались... И смотрит на меня тревожно, испытующе — да ведь з абыл а я уже все, тетя Тася, ну право же! Уже забыты те дни, когда вам со мною трудно было... — А вы все вместе дома бываете ли? — смеюсь я.— Р а з в е когда Чикой станет? — И то! — в здыхает она с облегчением.— Старик мой осатанел. Днюет и ночует на ферме. Не он там командует, а доярки им. Ясли-кор­ мушки? Нате — съездил в лес, срубил, поделал. И вторую телегу н ал а ­ дил — прыткий стал, молодого таким не помню... Хорошо — Кланя там с ним, а то б какую доярочку взревновала бы — пух и перья полетели б! — ¿ н а опять вздохнула.— Лишь бы вовновь к бутылочке не воротил­ ся. А Евдоким,— она махнула рукой,— этот, сама знаешь: где ветер по­ сильней, там и он... Я придерживаю Галку за помпон шапочки — девчонка все потяги- вается-вытягивается, прямо из ичигов выскакивает, чтоб заглянуть в* просветы узелка — что там такое вкусненькое? Но тетя Тася уже сует мне узелок в руки.