Сибирские огни, 1965, № 002
Я что-то бормотнул, чтоб отвязаться, он поглядел искоса и примолк. А ты, Федя, частенько стал теперь: «Кланя хочет», «Клаия присове товала». Кланя — то, Клаия — сё — всю эту неделю, как дочка не на ферме, а дома, при Евдокиме... Все-то ты вокруг нее... Однако, ежели, будущий зятек, так будущего тестя зачнешь крутить по нашим дорогам, ищи себе других сродственников... Э, да это все не то! Это все ерунда... И снова я о своем. Почему это скрывать надо, что видел Гришку в Петровске? И на з а воде как он ухитрился вызнать все — у него-то, у Кузеванова, что за д е ла с Бутыриным? А переменился-то Гриша, вроде привидения стал! — Что ты все вздыхаешь, Осип Демьяныч, невозможно даже слу шать! Б ар а н к а из рук вырывается! Вот увидишь; все с Евдокимом ладно будет... И кто стрельнул, тоже дознаемся — не уйдет, гад ползучий! Эх, легкий ты все же человек, Федя-Федюнька! Не гляди, что голова у тебя краснояровская, к механике приспособленная! Очень уж ты бы стрый... Зн ал бы ты все, раздумал бы ко мне в зятья. Машину б остано- зил да высадил бы... Жи знь разлади ть — дело пустяшное, а вот наладить ее — надо кро том землю рыть... Вон как ты, Макарычев, рассуждать -стал! Может, к старости и во все поумнеешь? Это вроде голос Таисии слышу. Прохворала она серд цем целую неделю — как Евдокима привезли, — а вчера к утятам своим пошла, на озерко. Клаша с утра на ферму. Нилка теперь не у нас. Таня Махоткина, правда, воротилась, — уходистые у нее руки, — обещала почаще наведываться... Один сегодня Евдоким в избе, а не должен он быть один. Ну и крутит, ну и мчит зятек мой, торопится, — как же, на ферму ему надо! Когда Кланя в Мурашах —в Мурашах у него дела, из села не выгонишь, когда на ферме она — у него полон рот хлопот на ферме — то отвезти, то привезти. Один-разъединственный гвоздь готов в кузове доставить! Ну, мчи, мчи, и мне не терпится домой! Мы проехали каштак — пять избушек средь лиственниц и черему хи,— проехали Ромашкин луг, обернулись полукружьем у спуска к пере праве — тут Федя скосил на меня глаз: может, я сойду, а он бродом, по галечнику — прямиком на ферму. А я не сошел: успеешь, Федюнька, вдвоем как-то поспокойней. Мимо дома на горе — дома Кузевановых... Новенький, веселенький на вид, а нежилой, запустелый, и окна — большие, высокие, белыми кре стами средь голубых наличников! И на крыльце, едва не над самой до рогой, немного на откосе, сидела бабка Кузеваниха, сгорбившись, в теп лом черном платке — как старая озябшая ворона. И совсем по-птичьи вытянула она сухую шею и все смотрела на нас, пока мы проезжали, и глаза у нее тусклые, омертвелые... Федя подъехал к нашей ограде тихо, без т арараха , ни мотор не чих нул, ни тормоза не провякали... Правильно я чуял: никого. Ни в дому, ни в огороде, ни в стайке. Все разбрелись. Все, видать, хорошо, и от этого «хорошо» еще сильней з а ныло у меня в груди, будто от же лудк а вверх горькотина пошла... Как мне-то самому теперь быть! Сынок мой л еж а л на большой кровати, чуть на правом боку, рука в белой марле на груди, ноги в коленках подогнуты, а лицо совсем ре бячье, ясное — крепко спал, ка к в детстве — засыпал в те поры на всю
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2