Сибирские огни, 1965, № 002

Мы с Евдокимом уж е совсем близенько были, когда секач вдруг отрывисто оборвал чавканье, лорко перескокнул на своих коротких нож­ ках, с шумом втянул воздух, и все стадо, опустив трубчатые носы, при­ тихло... Минуту-две, должно быть, мы, похолодев до пяток, приткнув­ шись к сухой, в соломенной пыли, земле, пережидали, куда перетянет секача —• на овес или в тайгу. Мне казалось, что я так плашмя всю жи знь лежу и не дышу, что я — не Федя, я —- земля, овсяное поле, поле­ вая мышь, что меня нету... Вот сейчас кабаний клык ткнется в мою м а ­ кушку! Эх, Кланя-Клашечка! Так же легко и оборотливо секач снова перескокнул —- задом к нам, рылом к овсу. И опять все стадо похрюкивает, вертит хвостами и жрет, жрет наш колхозный хлебец! Мы шагов на пятьдесят подползли к кабанам , и тут я взял вправо, к двум маткам с поросятами, а Евдоким влево, к секачу. И как сказал классик: и грянул бой! Конечно, по правилам , надо было б спервоначалу вожака, старого кабана. Евдокиму надо было б. А он что-то промедлил. А я поспешил — почудилось мне, что матки всполошились и сейчас дадут стрекача. И я, толково прицелившись, пальнул из левого ствола в пеструю, в желтой подпалине, матку, в ту, что подальше, а из правого — в здоро ­ вого, темного, как деготь, третьяка, чуть поближе — уж очень он расхрустелся-разожрался и во всю овес разметывал, паразит, вокруг себя! Остальные поросята ртутью брызнули в кусты, и я давай сшибать их, пока не успели укрыться, а то так, чертяки, схоронятся — хоть сутки, хоть двое ищи — не приметишь! — Федя, беги сюда! — это кричал мне Евдоким. — У меня, черт его дери, замок заело! Кого он чертыхал — кабана, ружье или себя самого — 'р а збирать было некогда... Я поднялся, з ар яж а я ружье... И чуть не обомлел! Видать, Евдоким поторопился, или с отвычки, но ружье д ало рону, и секач, слегка лишь задетый, бежал прямо на него — напропалую бе­ ж а л , распаленный, разъяренный. Пасть разинута, пена валит метелью, белые сахарные клыки оголены» бурая щетина на взгорбке стоит часто­ колом. А глазки — маленькие, злобные — горят как головешки. Взбе­ сившаяся гора мчалась на Евдокима. А Евдоким, с расстояния в двадцать шагов, опять промазал — ну, ка к же так, дружище! Ничего, сейчас, кабанище, Федя Краснояров отправит тебя на жареху! Только что это такое? Между Евдокимом и секачем — в курточке, голоушая — Нилка! Когда она выскочила из сидьбы, как успела добежать?.. Она прице­ лила сь из своего ружья — бах! — дымок, мимо, и кабан, еще р а зъ яр ен ­ ней, летит на Евдокима. Ни ему стрельнуть, ни мне — он спереди, а я сзади, обоим Нилка мешает, а Нилку вот-вот секач стопчет. — Беги, чертова девка, беги! А она, дуреха, стоит и снова целится в мчащуюся и ревущую гору Евдоким одним скоком возле нее, схватил за руку и отбросил в сто рону. Кабан — как стрела — напрямую на Евдокима... И пошла тут у нас пальба: Евдоким стреляет, я пуляю. И все бежим к старому кедру, и к а ­ бан все ближе к Евдокиму. Бахаем из ружей, и никто ничего разобрать не может... А когда мы с Нилкой подбежали к кедру, кабан хрипел, и з­ дыхая, и все тянулся клыками к Евдокиму, который лежал навзничь в полушаге от него...