Сибирские огни, 1965, № 001

А мы того не ведали, не знали. Он, чтобы освежить и напоить, аа карте был — и мы его искали — он должен был, он был обязан быть. Ручей исчез. Покачивались тяжко расслабленные руки на луке, цепочкой погромыхивала фляжка, пустая фляжка в рыжем рюкзаке. Яо маревом дымилась, как дурманом резная низкорослая трава, и становилось марево туманом, а звоном наполнялась голова. Я помню, помню — было там несладко под знойным небом в гибнущем лесу. Но станет нужно — выйду без оглядки и много дней таких перенесу. * * * Что с ним делать, я бы знала, с тем светилом, с той звездой, если б вдруг оно упало на порожек мой земной. Я туманов белокрылых для него бы не ткала, черной тучей не укрыла б, от людей не стерегла. Для себя бы — не корите — только искорку одну, а светило — по орбите, по неведомой ему. Я его бы одарила сердцем трепетным земным, всю бы землю осветила, отогрела, расцветила... Не погасло бы светило — только стань оно моим! Ну, а ты не грусти, не пиши одуряющих писем, я вернусь в сентябре и сухие цветы привезу, и кедровую лапу, н шишку с заоблачной выси, и осколок скалы, что с рожденья живет на весу. Привезу тебе неба саянского пышную древнюю сказку, и тумана клочок, что над горною тундрой царит, и хакасских степных незапятнанных звездочек связку, и кусочек тубинской прозрачно-янтарной зари. Привезу Енисея волнистую мглистую свежесть, умещу это все в тайниках ненасытной души. Привезу тебе сердце, и руки, и губы, и нежность, только жди и грусти, и такие же письма пиши. * * *