Сибирские огни, 1965, № 001

Не видела я лица, не видела, в чем одет, но знала: Евдоким, Евдо­ ким вышел из дому и пошел в ту сторону, откуда пришла я. Кто меня взял за руку, кто меня толкнул в сердце — не знаю, пошла я за Евдокимом. Может, он к Краснояровым — вот подошел он к старому, добротно­ му краснояровскому дому. Хороший дом, но до нашего ему далеко, толь­ ко наш холодный, чинный, а этот теплый, будто улыбается... Нет, не за шел сюда Евдоким, дальше шагает по улице. Может, ему в магазин — за спичками или папиросами? В эти часы те­ тя Фиса Горчакова всегда в лавке. Нет, мимо прошел. А я все той стороной, ближе к реке, как тень, наискось и позади, — •слух у Евдокима как у волка: жучок травинкой шелестнет — услышит. Вот он куда — в библиотеку, к этой, к Ниле — за книжкой и еще— поглазеть, как она улыбается! Как же догадка мне сразу в голову не бросилась! Остановился, смотрит в ярко освещенное окошко, — на то­ щенькую свою да незавидную! — сейчас к двери клубной и — туда... Нет. повернулся и мимо, вдоль улицы, и дальше, в ту сторону, откуда я при­ шла, и почудилось мне, будто сказал что-то негромко — похоже на сти­ х и— себе сказал, для себя сказал...— Какие стихи, о Ч'ем? Проходя ми­ мо, я тоже взглянула в окно библиотеки: дед Горчаков, Андрей-пастух. еще кто-то... Куда же ты, Евдоким? Куда? К переправе, на ферму — вот куда. Он остановился у спуска к реке и глядел через протоку, через плос­ кий остров на светло-желтые помигивающие точки — там, в синей дали.. Может, он видел там ту Катю, — прошлую, мертвую. А я, живая Катя, стояла за его спиной и была дальше от него, чужее ему, чем та... Евдоким резко повернулся, — я едва успела укрыться за большой угловатый камень у дороги, — он перешел улицу, поднялся на взгорье и остановился у лестницы, пробитой в горе к нашему дому. Он поднимался по каменным ступенькам медленно и, казалось, бес­ конечно. В темноте, надо мною, он словно вырастал с каждым шагом, и я чувствовала, как растет моя беспомощность, мой страх с каждым моим шагом вслед за ним — он шел впереди меня, и он шел ко мне. На самом верху он оглянулся — я видела это, на него упал свет из окна кухни... Он пошел вправо вдоль ограды, обогнул ее и уже был у калитки, а я дошла до верху и чуть подалась вдоль ограды влево. — Это ты, Катя? — негромко спросил отец. Он точно притаился за жердняком и точно проследил сверху, как , прошли мы друг за дружкой долгим путем вдоль Чикоя. — Не'г, не Катя, я это! Я не видела ни отца, ни Евдокима, я только слышала их голоса. И я все равно видела их — как они стоят — этот по одну, а тот по другую сторону ограды. Отец долго молчал. Может, он ушел? — Вроде я тебе говорил: не ходи. Нету Кати, а была б — не вышла. И весь разговор. — Не весь. Я не к Кате, к тебе я. Не ко мне? Я шла к твоему дому, я стояла у твоего окна, я тенью была твоей, когда ты вел меня вдоль реки, вел меня к моему дому, вел меня ко мне — а ты... — Ну и говори, чего тебе еще. Не буду я калитку отворять. И поско­ рей, некогда мне, потому — я капусту снимаю. — Я, Григорий Иваныч, вот о чем: говорил мне ты, там, у Сенотрусо- ва, что в кедровник собрался... — Ну и что? Говорил. Так ты не надумал ли вдругорядь со мной? И он тихо и злорадно рассмеялся.