Сибирские огни, 1965, № 001

спокойная, не то что с оравой сопливых детишек. В общем, устраивай дельце и приезжай. Не нервничай, Катенька, держись за меня, — не пропадешь!..» С тем и приехала в Мураши. И делаю вид, что в городе меня ждут не дождутся. Мама жалостли­ во поглядывает на меня, а то заворчит-заохает, слушать тошно. Бабка больше молчит, иной раз в лицо заглянет, будто спрашивает о чем-то, или вдруг по плечу жестко-ласково проведет, точно мне, как той Катери­ не, из «Грозы», пора в грехах при народе каяться! Уйду из дому, уйду поверху, не улицей, за деревню, чтоб никого не Повстречать, заберусь с книжкой в густой черемушник... Правда, иной раз гляну на тот берег за Чикоем, как Андрейка-пастух коров гонит с пастбищ, и высматриваю: не моя ли там дымчато-серая Депутатка высту­ пает впереди, легко и важно, не она ли повернула сюда голову с широко разведенными рогами. У кого она сейчас — у Клани или у Симы? А вчера Нюра, словно укараулила, — переправлялась на лодке через протоку и дала крюку — я как раз на мысочек вышла, — она платок с головы сорвала и машет. — Ка-тя! К нам... на ферму... Ка-а-тя! Отчего-то защекотало в носу и вдруг заныли ладони. Нет, нет, без меня здесь обойдутся и Красавки и Чернушки, все мне здесь чужое, не моей жизни и не моих рук, не я здесь жила, а другая, и той другой уже нет... День прошел, и второй, и третий. Скука. Тоска. Отца дожидаюсь Не могу же я без денег в город — как на меня Зайчик посмотрит! Что я — нищая! А мама без отца даже и не заглянет в кошелек. У бабки — проси не проси — и рубля никогда нет. — Погоди, должен вот-вот возвернуться, поехал в район запастись для тайги — пороху там, мешковины, шпагату... Вернется, тогда уж!. И совсем было для меня неожиданно в то утро, когда я по лестнице вниз сходила: машина, оттуда — из-за хребта, — в ней люди, и прямо она к дому Макарычевых, и из кузова выпрыгивают парень и девушка. И целая кутерьма возле дома! Сначала — ничего не почувствовала. Сама удивилась: каменная, что ли! А пришла к своему кустику, горькую веточку черемуховую по­ грызла, и будто эта горечь вся в кровь кинулась — в горло, в грудь, в глаза... Вижу наш плотик, шалашик вижу... Два часа мучила я себя, а потом все же прошла мимо дома Макары­ чевых. Только даже и головы не повернула. А для чего пошла, и сама не знаю. Два дня, наверное, потерпела, и потянуло меня в библиотеку, и книга-то была не оттуда, у товарища Колиного взяла, — и съерундила там. И, опять-таки, для чего — сама не знаю! Мама вокруг меня ходит: не вздумай к ним, отец со свету всех нас сживет! А бабка молчит, только глаза у нее блестят, как у помешанной. А тут еще Аркаша. Прибежал домой под вечер — бабка его три ча­ са искала, весь Чикой обегала! — а он прямо с порога загудел, весь сия­ ет: я на лодке, мне щей миску с мясом, мне Тоня лямку пришила, мы с Галей цветов нарвали... Ну, разохалась мама: — Уж только отцу не говорите! Прибьет! И ты, милый, укороти язы­ чок! Ферма ему понадобилась! Взглянул исподлобья на маму и замолк. Дикарь какой-то: в носу не­ чищено, и всегда от него пахнет нехорошо! Отец приехал в ночь. Будто сквозь закрытые двери прошел — нигде не скрипнуло, не стукнуло, не шелестнуло. Я-то, правда, наверху, в своей