Сибирские огни, 1965, № 001

Да , тогда ему было всего лишь три года, и он охотно залезал ко мнз на колени.... Теперь он даже не узнал меня! Здравствуйте, невысокие, густые кусты ивняка,— так же гибко и сонно вы склоняетесь узкой листвой над крутым песчаным берегом. Здравствуй, широкая неуклюжая лодка с облупленными красными бортами, вот и снова покачивается подо мной твое ребристое днище! Здравствуйте, тяжелые, постертые весла, снова кладу вас на волну Чикоя, как много лет назад! Здравствуй, серебряная протока, здравствуйте, плоские островки и куропачьи отмели, голубые от туманной дымки луга и розовые на солн­ це хребты! Лодка пристала к низкому отлогому берегу, и сразу в глаза и в сердце ударил ослепительный блеск, будто навели на нас десятки зер­ кал. То сияли на утреннем солнце ведра-подойники, насаженные на стол­ бики плетневого тына. Этим сиянием всегда начиналась для меня фер­ ма. Совсем неподалеку, вот за тем безлесым взъемом, работали мы ког­ да-то с Федей и Мишей Быковым на тракторах. — А ну, Аркаш, кто раньше до стана! — выкрикнула Галина, сняла сандалии, подобрала платьице и по отаве напрямик, вприпрыжку — к ферме. Аркаша взглянул на меня исподлобья, потянул носом, ухватил в кулак оборванную лямку и припустил за девчонкой грязными цыпушеч- ными ногами. Стан тут же за тыном... Да только громкое слово стан — невысокая неказистая, из потемнелых бревен изба; окна без ставней, как глаза без век; лишь рамы неровно обведены известью; с крыльца входишь не в се­ ни — прямо в избу... Все как было... Эй, хозяева, где вы? Нюра, Клава, Маша! Нет, никто не встречает. Пусто в кухне. На большущей почернелой плите пошумывает чан с горячей водой. Везде, где можно, натыканы гвозди, а на них сушатся марлички-цедилки. Мы сложили пачки с книгами на широкий дощатый стол справа от двери... — Не то цветами, не то травой пахнет! — вдохнула воздух Нилка — Это оттуда,— кивнул я на перегородку. Да , все как было... Та же дощатая переборка, те же за нею топчаны в ряд. И подвешен­ ные веточки березы на стенках у изголовий — от них тонкий легкий дух, будто из осеннего леса. Из-за переборки доносились голоса — ясный, спокойный — Гали и хриплый, задиристый — Аркаши. — Вот это Машина постель,— говорила Галя,— видишь, простынки с кружевным подзором. Она у нас форсистая. А рядом Клавина, тож; красивая — наволочка с вязаной прошвой. А что левее, с цветастой на волочкой, Тонина, деда Горчакова внучки. Ну, и не трогай руками, слы шишь, они у тебя, как у чушки! — Врешь ты все! — басил Аркаша,— Самая красивая это Катина У нее всех красивше! — Ох ты, какой ускокистый! Кати вашей тут с той весны нету. Вон она где спала, где матрац голый! Убери-ка, слышишь, коленки с одеяла, они у тебя прямо как сковородки нечищеные! С той весны! А то, что вспомнилось мне сейчас, было, кажется, давно-давно, в один из последних летних дней. Как раз Кате приспело уезжать в Мале ту, кончать десятый класс... Мы с Федей в тот день допоздна пахали зябь