Сибирские огни, 1965, № 001

— Что второй раз никто в этот мир не приходил. И я не приду. По ­ нимаешь ты, библиотекарь, дело мне нужно! Не терпится мне. А тут еще Артем Федосеевич уехал — овсы смотреть. Евдоким говорит, лицо у него спокойное. Голос ровный, а глаза — тяжелые, тревожные, диковатые... Зачем он пришел? Чем я могу ему помочь? Он взял читательские карточки, лежавшие передо мной, пере­ брал их. — Артем Федосеевич Краснояров,— громко продолжал он.— Ты знаешь, какой это человек? Только что тебе о нем эта карточка! Имя, возраст... Он у нас, в Мурашах, и за кузнеца, и за слесаря, и за меха­ ника. Видала ведь — сама огромадина, загривок бычий, ручищи — граб­ ли, и все махонькое к нему, в эти лапы, с доверием — винтик ли, птица ли, ребенок... Держал он меня на руках, покачивал... Детство наше с Фе­ дей и Машей на одной улице, в одних играх прошло. Тимоху, старшего, я не помню, его в войну убили. Редкостный, говорят, мастер был — и по радио, и по электричеству... Довоенного образца парень! Он взял из пачки другую карточку. — Нюра Москалева... Невестой Тимохиной'была... Живет вдовой не бывши замужем. Недаром по нему, по Тимошке, столько лет сухой сле­ зой убивается. У них, у Краснояровых, всегда ей место за столом... Он положил карточку и опять провел ладонью по голове. И без пе­ рехода: — Не знаю, кто у них там прав — насчет жирности — Нюра или б а ­ тя. Только не пойму отца. Сегодня с ним с утра крест-накрест схватился. Мать ушла к своим утям, ты сюда, я и напер на него: ты бы сам по при­ борам проверил, не попускался... А чего, отвечает, приборы умнее лю­ дей? Я озлился. Не умней, говорю, а трезвей: водку они не потребляют! Он и поднялся: а из-за кого Макарычев пьет? Из-за сына непутевого пьет. Кто старика Макарычева на весь Чикой навек ославил? Сын! А те­ перь еще мораль читает, лучше б сын на себя поглядел... Ну, что я мог ему?... Ушел вот, хожу и на себя гляжу! Вины-то моей немало! Он отошел от барьера, походил по комнате и спросил не меня — спросил самого себя: — На ферму, что ли, податься, поглядеть? Или к деду Горчакову — посоветоваться? Или же Артема подождать? Пойду-ка, получше всего, на озерко, к маме. Она у нас в семье всех разумнее... Он постоял еще, подумал и пошел к'двери — легким, ровным ш а ­ гом — такой, на вид, тяжелый и неловкий... У двери обернулся. — Грустные они, Нила. За сердце берут. Дорога. Дальняя, труд­ ная... Пыль. И два одиноких человека... Когда-то придут они друг к дру ­ гу! Грустные стихи. Но в них есть надежда. Грусть и надежда... Ты все же улыбайся, Нилка, это ведь я так... Только он ушел, я услышала за спиною, в глубине полок, тихий ше­ лест страниц. Как же я забыла про Галю! Она робко, виновато и, показалось мне, со взрослой печалью гляну­ ла на меня из-под полей шляпы и снова уткнулась в книгу... Про отца ее говорил Евдоким. И про брата, которого она никогда не видела, и про судьбу его не­ весты... Я, словно бы ни о чем не думая, стала смотреть в окно. По улице, мимо клуба, важно переваливаясь, прошла снежно-белая стая гусем, с