Сибирские огни, 1965, № 001

когда подростками в колхозное поле вышли? И в войну? И в голодную послевойну? Нас тут, в Мурашах, семнадцать девчат было комсомолок, ни одного парня... Мы и стоговать, мы и убирать, мы и чабаны, мы и воз­ чики— всё мы, девки голорукие, всё мы,— она протянула над столом руки — небольшие они у Нюры, да натруженные, потрескавшиеся, — пальцы у нас все были подшибленные, ладони тверже камня. Что, Таи­ сия ААакарычева, что, Иннокентьевна, или не гак, или я забыла-перепу- тала? Вместе ведь, бывало... А ночами еще кабанов от хлеба отгоняли. Потому что не было и ночью нам сна, не тянуло нас, дур нерёванных, ка сну... А вы! Эх! Одним дыхом все выложила, аж голос к концу истончился, а все ж е ей еще последнее слово надо выкласть. — Не коровы наши замухрые, а мужики наши... И председатель Ульзутуев замухрый, и заведующий фермой замухрый! Это она так — о папане. Притихли все, за столом неловкость меж. всеми прошла, не глядят друг на друга. И что это Анне Захаровне вдруг сейчас выговориться приспичило! — Извините, — спохватилась было и опять тряхнула волосами, — не хотела я... И отпила бражки из стакана. — Чего извиняться! Раз уж собрались без хозяина... незнамо по к а ­ кому случаю... кройте. А мы постоим, послушаем, може и поумнеем. Папаня! И такой же, как в тот раз и в запрошлый! Стоит у порога, шапка заячья, старая, потертая — набекрень. Через плечо, петелькой на согнутом пальце, как на крючке, стеганка, ноги рас­ ставил, чтоб потверже, а сам подается вперед-назад, как вершина дерева под ветром... Маманя и я уже с боков подле него, только он отвел нас обеими руками. — Погодите, пусть гости дорогие растолкуют, кто я таков! Папаня шагнул вперед, помахивая стеганкой, еще шагнул — и тут увидел Евдокима. Евдоким стоял неподвижно, опустив руки. Лицо у него стянуло, точ­ но проволокой изнутри, губы затвердели — жесткое, недоброе, измучен­ ное лицо, — вот какой значит был он там, в той стороне... — Сынок, — папаня еще шагнул, вдруг сорвал шапку, смял ее меж ладонями и, словно не веря себе, приложил к лицу. — Сынок! — Батя! Евдоким перешагнул через скамейку, вырвал из папиных рук шапку, бросил ее на лавку, ухватил папаню за плечи и усадил рядом с собой во главе стола спиной к окошку. — Сынок, — опять сказал папаня, не отводя глаз от Евдокима. И все водил ладонью по жиденьким своим встрепавшимся волоса^, будто силясь привесть себя в чувство. А правую руку держал в кармане брюк, и я догадалась, что там у него бутылка с вином и он соображает — до ­ стать или не надо. Тут все разом заговорили, повставали и стали прощаться — Феде надо за лесом в Этытей, дяде Артему на кузню, Иннокентьевне в сви­ нарник. Нила хотела в библиотеку с Мишей Быковым — у всех рабочий день был в разгаре, у всех было дело, и нам тоже надо было на ферму. Но тетя Нюра, с откинутым на воротник жакетки платком, сидела, вы­ прямившись, на скамье и жадно, горячо,' болезненно смотрела папане в лицо. — Ну, чего ты на заведующего своего, на замухрого уставилась! — сказал папаня и вышло у него и грубо и виновато.— Ну, чего? Конечно,, от меня золотого слова ждешь?