Сибирские огни, 1965, № 001

в этом жанре, объявляется безоговороч­ но входящим в литературу как ее не­ отъемлемая часть. Во-вторых, разве М. Степанов не знает, что есть литера­ туры, в которых сотни и даже тысячи романов, и история романа исчисляется там веками. Рядом с такими цифрами 18 романов с пятнадцатилетней истори­ ей развития вы глядят не так уж вели­ чественно. Исходя из своего убеждения о высо­ кой зрелости бурятской прозы, М. Сте­ панов и вынес предложение об издании «Библиотеки бурятского романа», с гор­ достью заметив: «Сколько я знаю, это будет первая в стране библиотека нацио­ нального романа». М. Степанова, как видим, ничуть не смущает, что молодая бурятская проза пошла бы здесь впере­ ди таких могучих и развитых, как, ска­ жем, украинская или латышская, гру­ зинская или арм янская проза. М. Степанова целиком поддерживает критик В. Найдаков — и по общему во­ просу о зрелости, и по более частному и подчиненному вопросу о библиотеке. Критик идет еще дальше, заявляя, что буряты после революции «уже через ка- ких-то три десятилетия заимели литера­ туру, вступившую в стадию зрелого раз­ вития». Речь идет о той поре, когда не ■существовало ни одного бурятского ро­ мана, а было лишь несколько повестей. Подобный подход к делу, когда при наличии всего нескольких повестей объ­ является «стадия зрелого развития», когда все написанное и опубликованное на национальном язы ке признается бе­ зусловно входящим в национальную ли­ тературу, а все романы достойными включения в библиотеку национального романа, подобный подход представ­ ляется нам неверным и неплодотвор­ ным, ибо порождает самоуспокоенность и самодовольство, ведет к снижению идейно-эстетических критериев, к поощ­ рению серости и посредственности. Если в применении к этой ситуации вспомнить призывы учиться у русской литературы, то, во-первых, следует об­ ратить внимание на то, что русские пи­ сатели отнюдь не считают, будто все, на­ писанное на русском язы ке в жанре рас­ сказа, повести или романа, входит в по­ нятие русская литература. К этому вы­ сокому, священному для нас понятию мы относим, например, «Медного всад­ ника» Пушкина, но не относим «Медную пуговицу» Л. Овалова, относим «Песню про купца Калашникова» Лермонтова, но не относим опубликованную в «Б ай ­ кале» повесть «Лебединая песня» И. Лазутина. Понятие «зрелость литературы», если говорить о литературе критического реа­ лизма, воплощается для нас в творчест­ ве Пушкина и Толстого, Лермонтова и Гоголя, Чехова и Достоевского; если го­ ворить о советской литературе — в творчестве Горького и Маяковского, Шо лохова и Леонова, Ф адеева и Федина и других замечательных мастеров слова. Полезно поразмыслить над этим, опытом русской литературы. Вопросы культурного строительства вообще и художественного творчества в особенности наскоком не решаются. Тут ничем не помогут громкие слова о «ска­ зочных богатырях», «фантастических фактах», и о «мечтах, становящихся явью» (В. Найдаков). Если мы хотим в этих вопросах оставаться марксиста­ ми, а не маниловцами, то мы должны вести упорную, кропотливую, длитель­ ную работу, а не поддаваться легким фразам , как бы соблазнительны они ни были. Что действительно войдет в бу­ рятскую литературу и навсегда останет­ ся в ней из ныне существующих восем­ надцати романов и тридцати повестей — это может решить только время. Смотреть вперед, а не назад Итак, бурятская проза возникла сра­ зу как явление социалистического реа­ лизма. Это положение бесспорно, но его нельзя понимать слишком прямолиней­ но и буквально, не следует думать, что первые же произведения бурятской про­ зы были законченными образцами соци­ алистического реализма. В действитель­ ности дело складывалось гораздо слож­ нее. То обстоятельство, что бурятская проза не имела предшествующих тради­ ций критического реализма, тот факт, что существовали лишь специфические поэтические традиции — все это не мог­ ло не иметь определенных последствий. Последствия эти таковы, что первые бу­ рятские рассказы и повести, будучи в основе своей произведениями социали­ стического реализма, в то же время со­ держали немало такого, что ему проти­ воречит. В частности, в этих рассказах и повестях были вполне ощутимы эле­ менты сказочной условности, фантасти­ ки, чрезмерной эмоциональности, психо­ логической неразработанности образов и т. д. Такова диалектика действитель­ ного движения бурятской прозы. Но в обстановке нынешних немалых успехов бурятской прозы это осознается, к со­ жалению, не всегда. В данной связи заслуживает внимания повесть Ц. Дона и оценка ее на стра­ ницах «Байкала». Писатель-коммунист Ц. Дон был несправедливо репрессиро­ ван в годы культа личности, ныне он полностью реабилитирован. Повесть «Луна в*затмении», одно из первых про­ изведений бурятской прозы, написана в 1932 году. 'Только теперь ее перевели на русский язык и опубликовали в «Бай­ кале». Повесть была во многом правиль­ но охарактеризована в редакционной статье журнала. Справедливо писалось о ее новаторском для своего времени характере, выразившемся и в том, что