Сибирские огни, 1965, № 001

•— Познакомьтесь, Алексей Николаевич,— произнес кто-то, обра* щаясь к Толстому.— Летчик-герой с нашего фронта. Писатель обернулся ко мне, не изменив серьезного, даже немного угрюмого выражения лица. И подал мне руку. Я назвал свою фамилию. Толстой кивнул головой и продолжал прерванный разговор. Я стоял, слушал, смотрел на него. Вскоре нас всех пригласили в зал з а ­ седаний. Несколько часов мы слушали обвинительное заключение по делу ■военных преступников, изменников Родины, действовавших в Красно­ даре в дни оккупации. Здесь впервые я постиг всю сложность событий, которые разыгрывались в наших оккупированных немцами городах, всю глубину падения отдельных людей, продавшихся врагу, услышал, какие страшные злодеяния творили гитлеровские офицеры и солдаты. Концлагеря, машины-душегубки, рвы, заполненные расстрелянными стариками , женщинами, детьми... От этих страшных подробностей в жарком зале по спине пробегал мороз. До боли сжимались зубы. Хоте­ ло с ь прямо отсюда ринуться в бой, мстить гитлеровским извергам. На скамье подсудимых я узнал некоего учителя танцев, который в ¡гарнизонном Доме офицеров обучал фокстротам молодых военных, в том числе и меня. А среди замученных услышал фамилию краснодарско­ го врача, с дочерью которого я был знаком. Факты, предъявленные ко­ миссией по расследованию злодеяний врагов нашего народа, потрясали -своей нечеловеческой жестокостью. Приговор преступникам был встре- 'чен бурными аплодисментами и в зале, и там, за окнами, на улице. После суда нам, приглашенным на процесс, устроили в этом же здании обед. Когда все сошлись в тесной комнатке, я снова засмотрелся ма Толстого. Он стоял мрачный, угнетенный. Когда я взялся за спинку стула, чтобы сесть, услышал голос Толстого: — Летчик, садись-ка тут! — писатель указывал на место рядом с собой. Завязался разговор. Я задал ему несколько шаблонный, но закон­ ный вопрос: почему литераторы так мало пишут об авиации? В то вре­ мя действительно о летчиках-фронтовиках в нашей литературе почти ничего значительного не было. — Это верно,— согласился Алексей Николаевич.— Но надо по­ лагать, это не потому, что авиация не заслужила повестей, романов. Просто ее мало знают наши писатели. Я считаю, что каждый воздушный бой истребителей — это неповторимое произведение военного искусства. Кто из нас, писателей, разбирается в нем? Никто.— Толстой все горя­ чей увлекался темой нашей беседы.-—Вот я читал в газете о том, что летчик во время боя неожиданно выполнил какой-то маневр, кажется, переворот, и это сразу изменило всю ситуацию. А что такое этот пере­ ворот? Каждый такой специфичный термин это слиток опыта, мысли, энергии, заложенных в нем, а я не понимаю его. Мне нужно изучить ва- дие дело прежде, чем взяться писать о вас. Он предложил выпить за летчиков, и все наполнили бокалы. Возвращаясь домой, я думал над тем, что расскажу товарищам о 'процессе, вспоминал все, что сказал Алексей Николаевич Толстой. Да , если писатель не берется за тему, которую он не знает, считая, что преж­ де ее нужно глубоко изучить, это уже говорит о его талантливости, о серьезном отношении к своему труду и к труду других. Кубань... Ты будешь помниться мне всю жизнь вот и этой встречей , с большим русским писателем, посетившим тебя в трудное время. До свидания, Кубань! На горизонте уже показались знакомые приметы шахтерского I края. Терриконы, терриконы...