Сибирские огни, 1965, № 001

Присоединив свою серую потертую демисезонку к этой окаменевшей человеческой стене, я стал слушать. Сначала голоса из зала доносились сюда не полностью, с перерывами, слабыми, приглушенными воднами. Потом они зазвучали как тиканье часов под подушкой при полной тишине, — еле слышно, зато раздельно и отчетливо. Нет, это не был концерт, и это не было собрание. Два или три голоса попеременно спрашивали, девять-десять по­ очередно отвечали. И я, вначале лениво, вяло, по необходимости, потом все острее и жаднее, вслушивался в тембр, глубину, мелодию, настрой каждого го­ лоса, стараясь по его живому звучанию воспроизвести лицо, глаза, ру­ ки говорящего, пытаясь проникнуть в его скрытые мысли, истинные чувства, в его характер и душу. Это был суд, выездная сессия народного суда, и судили человека из соседнего села, человека, обвинявшегося в покушении на убийство. Но голоса рассказывали не только о тяжком проступке этого чело­ века. Они развертывали перед нами историю нескольких крестьянских семей; в этой повести были и большая любовь, и горечь заблуждений, и трудные судьбы; мне казалось, что меня посвящают в сложную со­ циальную драму наших дней... И я вслушивался, вслушивался в эти голоса — дребезжащие и све­ жие, хриплые и звучные, самоуверенные и застенчивые, ровные и ухаби­ стые, холодные и берущие за сердце, крикливые и спадающие до шепо­ та, — и голоса эти входили в меня, овладевали мною, — черт побери, если бы так же, с такою же силой владели мною голоса семейских и ка ­ заков — голоса героев моего романа! Внезапно все кончилось. Голоса стихли, в зале произошло легкое движение, будто люди еще чего-то ждали, потом заскрипели скамьи и зашоркали сотни катанок, сапог, ичигов... Стена впереди меня и обочь меня развернулась, и на густой волне полушубков, телогреек, разгоряченного дыхания и табачного дыма я был вынесен из клуба на волю. Поразительно, загадочно быстро, как паровозный дым на ветру, гает толпа на деревенской улице — даже самое большое сборище. По­ думать, сколько было спрессовано людей в крошечном сельском клубе, но, вырываясь по-двое, по-трое из клубной двери, они тут же растворя­ лись в морозной синеве, исчезали в невидимых закоулках за ближними изгородями. Где-то, чуть в стороне, рявкнула машина и вынеслась, пол­ ная людей, на дорогу: простучали по мерзлой земле колеса двух-трех телег... Разом, дружно погас свет во всех клубных окнах, — вот погаснет и тот, слабенький, над вывеской, и снова вокруг меня будут только оди­ нокие звезды, синяя мгла, тишина и безлюдье. Но тут с крыльца клуба спустилось еще несколько человек и среди них приметный своей высокой партизанской папахой и крепкой кря­ жистой фигурой мой ямаровский знакомец — Прокоп Петрович Стегин. 3 Я прожил в двуоконной избенке Прокопа Петровича дней пять- шесть. Суд, в котором Стегин был народным заседателем, продолжался и на другой, и на третий день после моего приезда. В клубе мне отвели постоянный уголок, слева от сцены, у круглой печки — я уже не только слушал, но и видел — обвиняемого, судей,