Сибирские огни, 1964, № 12
которую ему дали на стройке как прорабу. У них ничего не было, кроме примуса, который никогда не разгорался, но им ничего и не нужно было. В той щелястой комнатушке с железной кроватью, с тумбочкой, набитой сластями и яблоками, с единственной табуреткой, с шумящим за окном барака тополем промелькнули, как один день, полгода. Каждый вечер они спешили куда-то: в Сокольники, на пляж, в кино, на какой-нибудь пик ник с танцами под патефон. Вернувшись, смеялись шепотом: Лариса могла всполошить своим смехом всю улицу... И вдруг однажды она разбудила его среди ночи и, сдерживая изо асех сил волнение, сказала: — Знаешь, Саша, мне показалось... показалось, что я не люблю тебя. Она сидела перед окном одетая и причесанная, и в темноте лицо ее с огромными глазами было синевато-белым. Гурнов испугался, но подумал, что это очередной ее каприз, и с пол часа шутил с ней, пытаясь успокоить, потом уснул. Утром они даже не вспомнили о ночной сцене, казалось, и она ее забыла, и все как будто пошло по-старому. Он не верил, что она могла разлюбить его или кем- нибудь увлечься, но две недели спустя, прибежав домой — он ждал ее из Москвы, — увидел, что она с лихорадочной поспешностью сует в чемо дан свои веши, лицо у нее посерело, взгляд отсутствующий и строгий. Эта строгость, так несвойственная ей, больше всего поразила Гурнова. — Саша, я пропала,— сказала она.— Ты не ходи за мной. Я уезжаю к тетке. Когда он начал что-то говорить, она посмотрела на него измученно и виновато. Гурнов беспомощно замолчал. А через месяц она вышла замуж за Леднева, начальника стройки, который был старше ее на пятнадцать лет. Все это произошло так быст ро, Гурнов с какой-то мальчишеской нелогичностью думал, что это лишь новый каприз и Лариса вернется. Но она не вернулась, а еще через ме сяц уехала — Леднева назначили начальником стройки в Якутии. Перед отъездом он зашел к Гурнову и, не садясь, сказал: — Может, и не надо мне было заходить, но не мог как-то... Вы уж не сердитесь на нас... если можете. Он сказал, что они будут уезжать с Казанского вокзала и, может быть, Гурнов захочет проститься с Ларисой. Гурнов промолчал. Прощаться он не пошел, уехал в Химки на пляж и там, пряча лицо в песок, плакал. День стоял чудесный, на пляже было много народу, гре мела музыка, и как-то незаметно пришло облегчение. С ним заговорила какая-то девушка, они познакомились, а вечером поехали кататься на лодках в Останкино. Сейчас он забыл уже, как звали ту девушку. Он ушел со стройки — у него случилась неприятность — и решил поискать другую работу. Гурнов когда-то выступал в институтской само деятельности, и знакомый актер посоветовал ему попробовать силы на сцене. Его взяли статистом, иногда поручали даже маленькие второсте пенные роли, где требовался хороший рост. Для начала это было непло хо, и он, хотя и вспоминал о покинутом прорабстве, был доволен новой профессией. К тому же он вскоре женился, увлекшись теперешней своей супру гой, и, как говорится, был счастлив. Когда маленького Гурнова спрашивали, кем он хочет быть, он отве чал: «Волшебником. У меня будет такая волшебная палочка, я всех лю дей сделаю счастливыми». — А как ты их сделаешь счастливыми? — Я всем дам петушков на палочке. В детстве он знал, что такое счастье, и, не став волшебником, все равно не унывал.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2