Сибирские огни, 1964, № 12

Мои друзья-летчики в свободное время, вечерами, находили меня в моем -«морском заточении» и рассказывали все новости, касающиеся моего «дела». Командование полка затребовало возвращения из Москвы документов о представ­ лении меня к званию Героя Советского Союза. • Здесь же, на берегу, я услышал от Фадеева: — Саша! Ты на меня не обижаешься? — За что?! — Ну, как за что?.. Вышло нескладно. Ты меня рекомендовал в полк, а те­ перь я командую твоей эскадрильей. — Да при чем же тут ты? — рассмеялся я. — Чудак! Я даже рад, что тебе передали эскадрилью. Ж аль было бы отдавать таких ребят плохому командиру. Народ чудесный. Лучше готовь их к предстоящим боям. На вот тебе, Вадим, мои материалы по тактике и учи только по ним. Помни, чтобы побеждать в бою, надо иметь превосходство в высоте, скорости, маневре и огне. Тут все это разработано, но, кроме огня. Жаль, не успел. А как хотелось по-новому с немцами подраться... — Подеремся еще вместе. — Боюсь, что нет. — Ты что надумал, Сашка? Брось дурить! — Не мешай мне самому в этом деле разобраться, — я встал и пошел по песку, вдоль полосы прибоя... Позже, успокоившись, обдумывая свое решение, я понял, что поддался сла­ бости. Я же коммунист, хотя меня и исключили, я душой и мыслями член партии. Самоубийство — это средство слабых людей. Надо бороться за свою правоту и бороться делами. Умирать — так в бою! Надо любым способом вырваться на фронт, в любой полк, если в своем нет мне места. В казарму ночевать я пришел с твердым намерением — завтра же отправить письмо Маркелову, полк которого стоял где-то под Грозным. На аэродроме я встретил летчика восемьдесят восьмого полка, прибывшего забрать из мастерских самолет. С ним я и передал свое письмо. Через несколько дней пришел ответ, которого я так ждал. Но вырваться на фронт не удалось. Моему делу был дан ход. Оно, разбухая, висело надо мной неумолимой угрозой. Следователи вцепились в жертву мертвой хваткой. Работникам трибуна­ ла тоже нужны были «победы», одной из них должен был стать я, и они ее не хотели терять. Оставался один выход — самовольное бегство на фронт. Без документов сделать это было сложно. На долгом пути к Грозному я мог попасть в число дезертиров. 4 Однажды вечером, когда я открыл дверь нашего общежития, ко мне броси­ лись почти все летчики эскадрильи. — Саша Погребной здесь! — Где он? Я готов был сейчас же идти к нему. — Привезли сегодня ребята. Еще болен, лежит на квартире. Утром я разыскал дом, в котором остановился комиссар. — A-а, Покрышкин, входи, входи, — Погребной приподнялся на локтях на своей постели. Я пожал его руку, посмотрел на него. Лицо его было бледным, но на щеках уже заметно проступал румянец — он поправлялся. Глаза светились бодростью. Михаил Акимович сказал, что скоро поднимется, что его тянет в полк и он не может больше лежать в госпитале. — Ну, рассказывай, что там случилось с тобой, — он опустил голову на высоко подложенную подушку. Я рассказал комиссару, что произошло со мной, вынул из кармана копию отношения в трибунал, подписанную Краевым. Погребной, прочтя эту стряпню, долго лежал молча, закинув руки за голову. Я тоже молчал, ожидая, что он скажет. Комиссар смотрел куда-то далеко, прямо перед собой. — Да, Покрышкин, положение сложное. Как тебе помочь? Я признался комиссару, в чем был виноват. Но наказание за провинность — это одно, а расправа, которую мне готовили, совсем другое. Я попросил Михаила Акимовича написать на меня правдивую характеристику и направить ее в рев­ трибунал. — Я тебя немножко знаю, — улыбнулся Погребной. — Правильно, нельзя перечеркивать все в человеке, если он допустил ошибку. У нас мастера на это: чуть спошнулся — топчи его в грязь, а то, поди, еще поднимется, встанет выше... Сколько у тебя вылетов?