Сибирские огни, 1964, № 12

Летчики и техники, привыкшие на фронте к напряженной жизни, здесь то­ мились от неопределенности и безделья. К началу обеда или ужина у небольшой -столовой собиралась толпа. Каждый стремился ворваться в столовую, чтобы не париться на жаре и не стоять в очереди у столов. На этой почве зачастую возни­ кали неприятности, особенно бурные, когда кто-нибудь от скуки в большом коли­ честве дегустировал местные вина. В такой ссоре случайно замешанным оказал­ ся и я. На ужине, в столовой, ко мне и сидевшим рядом Голубеву и Труду приста­ ли три офицера. Они были пьяны. Оскорбления и грубости я не стерпел и за рез­ кий отпор оказался на гауптвахте, как нарушивший субординацию. Этим не замедлили воспользоваться уже давно косившиеся на меня коман­ ди р полка и замещающий Погребного комиссар нашей эскадрильи. Вернувшись в полк, я узнал, что уже снят с должности командира эскадрильи и выведен за штат. Я н аправил ся' к начстрою полка Павленко. Застал его одного, за столом, за ворохом бумаг. Он сообщил мне, что снятие с должности и исключение и з шта­ та — это еще не самое страшное. — Знаешь, капитан, что тебя исключили из партии? — Неужели они пошли на это?.. — Вчера состоялось партийное бюро, и там командир тебе все вспомнил. Все твои споры, самовольство в тактике или, как он назвал, «нарушения требо­ ваний устава истребительной авиации». Ну и, конечно, последнюю ссору с на­ чальством соседнего полка. Я, пораженный, молча смотрел на него. Как ж е так? С начала войны я чест­ но воевал, был на хорошем счету в коллективе, сбивал фашистов, а сейчас в пер­ вые же дни пребывания в тылу оказался недостойным носить звание коммуниста, звание, которое я честно завоевал. Не достоин быть командиром-гвардейцем. — Но и это еще не все. На тебя передано дело в ревтрибунал в Баку. На. почитай, какую на тебя характеристику туда направил Краев, — вытащив из стола, он протянул мне бумагу. — Можешь взять себе. Это копия. Я читал, и во мне все закипало. Написанная подлость перехватывала дыха­ ние, подталкивала идти к командиру и высказать ему все напрямик. Нет, сейчас этого делать нельзя. Я не смогу с ним спокойно говорить. Меряя шагами тесную комнатушку из угла в угол, я пытался осмыслить, что же произошло со мной. Я глубоко сожалел, что сейчас не на фронте, что не имею возможности в эту минуту сесть в самолет и пойти в бой. Казалось, только напряжение воздушного боя, опасность, победа над врагом способны были заглушить мое возмущение, очистить от грязи, в которую пыта­ лись бросить меня. Я с болью воспринимал свое положение. Рывком открыв дверь, я бросился из помещения и ушел на берег моря: тя нуло к уединению. Необходимо было все-Таки разобраться в себе, в своем пове­ дении, в отношении других ко мне, во всей сложности ситуации, в которой я ока­ зался. Нужно было правильно увидеть себя и других. Я был убежден, что живу и поступаю правильно. Воевал так, как подобает советскому человеку, коммунисту. Никогда не переоценивал себя, своих заслуг. С такой же строгостью и требовательностью, как к себе, я относился и к другим. Не допускал хитрости, увиливания от своего долга, не терпел этого и у других. Никогда не мирился и не соглашался с тем, что считал неправильным в нашей фронтовой жизни. Моя вина заключалась, видимо, в том, что я не умел сдерживать свои возра­ жения, свое несогласие и все выкладывал прямо. К этому, наверно, приучила меня боевая обстановка, когда каждый день идешь на риск, ищешь врага и без всякой дипломатии убиваешь его. Сейчас моя прямота, резкостьобернулись против меня. _ Кто мне может помочь? Виктора Петровича рядом нет. Только комиссар полка Погребной. Но Михаил Акимович в госпитале. По приказанию командира полка меуТя не допускали к замятиям. Находиться в общежитии на глазах у начальства было невыносимо. Каждый день с утра, взяв тетрадь и карандаш , я уходил на море и возвращался в казарму толь перед сном. Целыми днями я обдумывал опыт пройденного^ боевого пути и его основе разрабатывал новую, неуставную тактику действии истребителеи. Моя тетрадь записей и альбом с каждым днем пополнялись выводами и схемами, осе те на зревшие в боевой обстановке мысли о тактике, на детальную разработку которых не хватало времени на фронте, сейчас, в дни опалы и вынужденного безделья глубоко продумывались и оформлялись в выводах и чертежах. Я в^Рил. ч ° пригодятся, если не мне, то другим летчикам, они отвлекали меня от тяжелых дум, от той черной тучи, которая все более сгущалась надо мной.